— На миг мне показалось, Шаджин, что ты говоришь это от недостатка храбрости, — улыбнулся Бурни. — Но я верю, что твои воины — самые смелые к западу от Хингана. А ведь даже мои союзники менее луны назад смогли напасть на маньчжуров и захватить Мукден.
Свирепеющий хошуй завис, привстав на стременах.
— Какие союзники?.. Погоди, что? Мукден?!
— Так и есть, почтенный хошуй. Они ворвались в город, перебили почти всю стражу, сожгли западные ворота. Оставили Мукден без защиты.
Бурни не собирался вдаваться в детали насчет союзников. Главное, чтобы Шаджин понял, что они есть. И их хватило для захвата старой столицы маньчжуров.
— Не сочти мой вопрос за проявление недоверия, юный Бурни, — медленно начал хошуй. — Но ты точно уверен, что эти твои… союзники… сожгли именно Мукден?
— Я знаю это наверняка, хошуй. И клянусь тебе в том Вечным Синим Небом и Буддой Майдаром.
Шадшин ядовито улыбался, показывая, насколько сильно он верит клятвам. Бурни выдержал язвительный взгляд хорчина. А потом коротко позвал через плечо:
— Отец!
Абунай — кроткий и спокойный — выехал вперед, загородив сына.
— Как грустно, что ты не веришь клятве моего сына, славный хошуй Шаджин, — лицо главы династии Северная Юань было предельно скорбным. — Возможно, тогда ты поверишь мне? Я сидел в заточении в проклятом городе Мукдене, как вдруг ко мне явился сам юный Энхэ-Амулуган. Голый, расписанный похабными знаками. Император валялся у меня в ногах, молил о прощении. Потом целовал мои кандалы, и те песком осыпались к моим стопам. Так я и стал свободным — и оказался перед тобой.
Эту дикую историю монголы сочиняли всем «штабом». Особую фантазию проявил, конечно, найманский ван Джамсан. И вот Шаджин выслушал всё с выпученными глазами. Он понимал, что над ним издеваются… но, получается, он заслужил это своим недоверием Бурни. Впрочем, дело-то не в этом! Главное — раз Абунай свободен, значит, Мукден и впрямь был захвачен! Значит, Маньчжурию совсем некому защищать…
— Твои… союзники. Они, верно, всё там разграбили? — наконец, открыл рот хорчин.
— Они очень спешили доставить мне моего отца, — ответил Бурни. — Я мог бы поклясться тебе в этом и Небом, и Майдаром, но тебе не нужны мои клятвы…
И тут-то Шаджин невольно поверил! Поверил, что на востоке лежит Маньчжурия, пусть, не такая богатая, как окрестности Пекина, но зато совершенно беззащитная!
— Хорошо, — выдал он после долгого взвешивания за и против. — Я поведу своих воинов на Мукден…
— Повелеваю тебе уничтожать там все цинские войска! — величественно заговорил Бурни. — Следуя в Маньчжурию, ты можешь принимать под свое начало любые восточные роды, ибо действуешь ты по воле Великой Северной Юани!
Свита чахарского князя за его спиной незаметно переглядывалась. Сработало! Как минимум, хорчины уйдут подальше без конфликта и схватки. Как максимум, они конкретно разграбят хартленд династии Цин, тем самым, окончательно разорвав отношения с этой династией. Юному Канси придется драться уже не на два, а на три фронта. Подданные хошуй-эфу — это, конечно, не всё племя хорчинов, но немалая его часть. А, возможно, по дороге тот втянет в восстание и другие роды и племена. Но! Даже, если сейчас Шаджин всё еще играет на два фронта, и против маньчжуров он восставать не решится, он поневоле станет дезинформатором и сообщит в Пекин, что войско Бурни устало и будет две недели отлёживаться…
Чего войско Бурни, разумеется, делать не станет! Как только разведка убедилась, что хорчины ушли на полперехода, мятежники тут же снялись с места и двинулись на юг — стремительно, насколько это было возможно. Всё это время в арьергарде носились многочисленные разъезды, выискивавшие хорчинских шпионов. Уже через четыре дня союзники снова приблизились к горам и оказались в поле зрения Великой стены. Где-то там находились знаменитые ворота Дацзинмэнь, через которые три года назад пленник Ялишанда Шаци трусливо бежал в родное Темноводье.
Теперь он вернулся, чтобы расплатиться за 13 лет плена.
Глава 47
Город Чжанцзякоу пылал. Всего-то менее тысячи монголов смогли навести такого шороху, будто целая орда Чингисхана. Крепость, конечно, закрылась, но предместья пылали. Джамсан, намекал, что надо бы и цитадель развалить — как до этого захватили Стену — но Дурной только покачал головой. Это не одно и то же.
А за Великую стену они и впрямь перебрались быстро и легко. Конечно, китайская стража заперла перед ними ворота Дацзинмэнь. В надвратной башне засела сотня-другая стрелков и копейщиков. И обычно этого хватало — кочевники не великие мастера осад, а провести сотни и тысячи лошадей, кроме как через ворота, им негде. Но на этот раз из Степи подтянулось необычное войско.