Ана Ананас и её криминальное прошлое

Экспериментальную пиццу можно было запросто получить от капитана на вынос. Все знали, что капитан Озбей терпеть не может, когда отказываются от еды. И тогда он сразу же гневается и швыряется в нас едой. Навынос. Разумеется, всё это тоже бесплатно.

– Идём. Только осторожно, – сказала я, вспомнив, как однажды экспериментальная пицца на вынос была выброшена Ходже вслед и попала Бюдде за шиворот.

– Попробуйте меня заставить, – заорал Олли Нож-для-Огурцов. Он запустил ногой скейтборд Бюдде в сторону ступенчатого спуска. Все побежали ловить скейтборд. Иначе бы он упал в Эльбу. А я пошла в сторону забегаловки капитана Озбея одна, медленно-премедленно. В связи с безобразным утренним поведением собственного отца мне было о чём подумать.

6

Перед тем, как упрекать папу в том, что он не следит за моими делами, следовало бы загнуть пальцы в крестик. Так обычно делают, когда врут с три короба. По правде сказать, он за мной следил. Просто ему не хватало терпения. Иногда времени. Иногда отец лишал меня внимания из-за собственной легкомысленности. Мысли его были такими лёгкими, что на них не смогла бы усидеть бы и божья коровка. Про легкомысленность мне объяснила бабушка Дульсинея. Ведь по законодательству родители должны уделять ребёнку время свободное от собственной работы. Особенно если ребёнок в семье единственный. А до какого возраста – никто толком не знал.

Думаю, имелись в виду совсем малыши. Смешно было бы родителям уделять все свое время Олли, который только и думает, как бы свалить от них поскорей.

Я помню, как однажды Дедушка Фантомас сказал, показывая на отца, разливающего сироп в жестяные мисочки, предназначенные для специй.

– Это мой сынишка. И ты мой сынишка (имелась в виду я, Ана Ананас). Мы все живём в зоне пристального внимания друг за другом. И никогда не перестанем друг за другом следить.

Глубокого смысла в его словах я в то время не нашла. Но про пристальное внимание запомнила.

Следовало признать, что со своими друзьями – будь то дедушка Фантомас, или прочие Бармалеи – отец общался куда чаще, чем со мной. Настолько часто, что зачастую забывал о моём существовании. А иногда и вовсе терял чувство реальности. Скажем, при виде тощей, как гвоздь Берты Штерн точно терял. Я прямо чувствовала, как почва шуршит и уходит у него из под ног, всякий раз когда он её видит. Впрочем, это позволяло мне делать то, что мне хочется. Я научилась вынимать свою руку из его руки и уходить по своим делам незамеченной. Думала, ну и ладно. Однако неощутимая поначалу обида всё накапливалась и накапливалась. Лежала мёртвым грузом где-то в глубине души. Рано или поздно она должна была выплыть наружу, как это однажды сделал давным-давно затонувший в Эльбе речной трамвайчик.

Вломившись в кафе, мы принялись привлекать внимание Капитана Озбея. Внимания было немного. Наверное, прошло уже полчаса, а мы всё сидели и сидели без еды. Чтобы сделать мне приятное, ребята выбивали пальцами по столу песню про сияние славы. Ходжа Озбей, надолго застрявший в туалете, подстукивал кулаком в дверь. Бум! «Надо было идти в «Кавабунгу», думала я, выстукивая пальцами ритм всё по новому и поновому: – В Ка-ва-бун-гу! В Ка-ва-бун-гу! Там, в «Кавабунге» хотя бы телевизор с мультфильмами есть. А здесь тебе, конечно, не привычный «водка-бар» и никаких развлечений не предполагается. Даже спортивного канала у капитана Озбея не было. Вместо него был игральный автомат. Хотя к автомату детям нельзя было приближаться ближе, чем на пару шагов, мы всегда с интересом наблюдали за другими играющими.

«Шиш-Искандер» был обычной закусочной. Она работала по принципу «ешь и беги»: внутри неё только и делали что ели и убегали. И таких закусочных с турецкой кухней в Гамбурге миллион. Но от миллионов других закусочных заведение «Шиш-Ибрагим» отличал невероятно стильный декор. Представьте себе усилия Ходжиного отца, капитана Ибрагима Озбея, бросившего полжизни на то, чтобы его забегаловка выглядела как пещерка взбесившегося Алладина. Сам капитан уверял, что декорирование в стиле «взбесившийся Алладин» получилось случайно. Так происходит, если годами не убирать. Ну а, чем ещё можно объяснить шторы из копившихся десятилетиями ёлочных игрушек. А посудные раковины из ящиков письменного стола? На посудных полках посуда давно не помещалась. Они были набиты расчлененкой из плеймобилей, в которые играл Ходжа до того, как стал взрослым. На этой пластиковой расчленёнке годами копился налипший, ничем не смываемый жир. Ребёнок, лизнувший «плеймобиль» с полки автоматически попадал в инфекционную клинику.