Ана, несовременный роман

Сердце неприятно ушло в пятки, Музыкант стал бледен, просто мертвенно бледен на фоне розовощеких хом, которым кровь пополам с портвейном уже ударили в голову, да не сегодня, а лет много назад. И этот коктейль бился в просторах черепа, ища выход – то в мыслях, то в словах.

А у Музыканта не осталось мыслей и слов. Наверное, это и есть страх, противное животное замирание, когда кроме трясущегося тела не остается ничего, и только наверху, как птенчик на айсберге, пищит остаток разума, уговаривая быть спокойным. Но голос его не слышен. И все звуки вокруг сливаются в непрерывный гул, в котором только с усилием воли можно услышать, как колотится сердце.

Музыкант отшатнулся от надвигающейся лапы и сделал несколько шагов по ступенькам, глазами ища помощи. Но откуда ее взять? Позвать дяденьку милиционера не позволяла гордость, она же глупость, такая же дремучая, как животный страх. Он быстро сошел с эскалатора и почти бегом, под уханье сапиенсов, проскочил в двери. Дальше поворот, еще поворот и остановка автобуса. Здесь люди. Здесь безопасно.

Но хомам это было фиолетово – этому слову Музыканта дети научили. Или ультрафиолетово. За высокого мужика никто заступаться не будет.

– Ты че, сука, меня ударил? – короткопалая лапа опять потянулась к лицу и, дернувшись, смазала по щеке и подбородку.

Толпа пришла в легкое волнение и опять отхлынула, оставляя Музыканта с хомами наедине.

– Ты, че, пидр? – еще один мажущий удар в лицо.

Толпа слабо заголосила про безобразие.

Музыкант перехватил дипломат из левой руки в правую и попробовал отмахнуться, задеть ближнего хому. Это было ошибкой, за взмахом пошел первый настоящий удар. А дальше время-пространство переменились. Душа вышла из тела, взлетела невысоко и стала наблюдать, как три хомы пляшут возле фигуры на земле. В голову, в живот, в спину. Фигура корчилась и закрывала лицо руками, а руки головой. Так продолжалось, пока из полутьмы не выплыла другая фигура с длинными четками в руках.

– Ребята, чего бьем? – фигура светлым ликом оглядела поле брани и подмигнула хомам, показывая, что она своя, тоже из сапиенсов.

– Сань, гли, еще пидр! С бусами. Дай сюда!

– Тихо, тихо. Своих не надо. Че на своих? – Буддист отступил на шаг и раскрытыми ладонями попробовал остановить хому-леру, Валеру, самого резвого.

Он говорил со свойскими интонациями, как со старым другом. Но сапиенсы на мир были не согласные: не чуяли в нем друга, а вкус мяса – чуяли. Лера выждал, пока третий хома зайдет в тыл, начал атаку. И закончил. Четки совершили невидимый полет, а Лера застыл с поднятыми лапами, прищурился, словно пытался разглядеть Буддиста. Потом лапы потянулись к голове, Лера захрипел и снова застыл, обхватив уши ладонями.

Все так быстро пролетело-прошло, что третий хома не поменял курса – он по плану схватил Буддиста за воротник куртки. Но Буддист сделал половинку оборота, рука с четками сжала хомино горло, рука без четок несильно, казалось, хлопнула по затылку. И второй раз – чуть ниже. Все, тело на земле.

– Суукааа! – ожил первый хома, но не успел сделать и шага, как сомкнутые пальцы Буддиста трижды коснулись его шеи.

Все, еще одно тело на земле. Теперь у дракона осталась только одна пьяная голова. Поморгала и начала соображать. Но Буддист все про нее знал – неопасна. Он нагнулся к телу Музыканта, приоткрыл пальцами заплывший глаз, чтобы рассмотреть зрачок. Потом второй – второй не так пострадал, но с трудом расклеился. Уцелевший хома успел раствориться, а толпа стала издавать сочувствующие звуки: «Трогать не надо, его нельзя трогать!», «Воротник расстегните, ему дышать нечем!», «Милицию позовите, кто-нибудь!»

* * *

Милиция подоспела быстро – повезло. Из «козлика» вылез немолодой капитан. И амбал-сержант с коротким калашником и тупой мордой.

«Разберемся!», отлив толпы. И через какое-то время Буддист смотрел капитану в глаза немигающим взглядом и без всякого жара теребил его душу.

– Пойми, капитан, пока вы тут будете разбираться, пока будем «скорую» ждать, этот человек может умереть. Я врач, знаю, что говорю. Ему необходимо обследование! Срочно. И, возможно, операция. Тоже срочно.

Видя, что капитан колеблется, он добавил.

– Вот. Это мой паспорт, визитная карточка. Здесь телефон, адрес, мобильник, все. Оставляю у вас, никуда не денусь. Утром разберемся. Как ваша фамилия? Хорошо. Отделение? Хорошо. А сейчас помогите поймать машину. Поймите, повторяю, это серьезно и срочно. Будьте хоть раз человеком.

Капитан сердито засопел, «немигающие» слова Буддиста его расшевелили, а две сотенные зеленые бумажки в паспорте добавили сложных чувств. И все же от человеческого звания не стал отказываться, кивнул сержанту. Тот только повернулся к дороге, чуть махнул толстой рукой, и из потока вынырнула и остановилась потрепанная «Волга».

– Сержант такой-то, – проревел амбал, – пострадавших в больницу.

– Пострадавшего, – поправил Буддист. – С этими ничего страшного, через полчаса оклемаются.

– Ну смотри, ты врач!

– Смотрю.

* * *

– Куда? – водитель потрепанной «Волги» не оборачивался, но голос был нормальный, человеческий.