Анабиоз

Кто-то с хрипом повалился на землю, зажимая разорванное очередью брюхо. Чуть поодаль сцепились два мужика. В одном из них я узнал охрангела.

Выхватив откуда-то небольшой нож, Борис пытался подняться на ноги.

Почти, почти удалось…

Он бросился на Антона, но получил резкий удар, отлетел, повалился на землю.

«Они не причинят вреда. Они никому не причинят вреда», — метнулось в голове.

Антон жестоко ударил ногой упавшего Бориса. Взгляд того зацепился за валяющееся неподалеку мачете. Взгляд рванулся за клинком… только взгляд. Очередной пинок перевернул Борзого на спину. Ботинок Антона опустился ему на горло, припечатал к земле.

Треснула финальная очередь.

Всхлипнул, затихая, последний из нападавших.

Все было кончено. Вот так. Неожиданно, быстро и страшно. Борис лежал на асфальте, мачете отлетело в сторону шагов на пять. Дотянуться до него Борзый не смог бы, даже если б захотел. Над ним возвышался Антон, наступив на горло. Каблук Просветленного давил Борису на кадык.

Бородатый был спокоен и безмятежен. Лицо Бориса искажала боль.

Один из парней Антона возник рядом. В лоб Борзому уставилось дуло автомата. Просветленный вскинул руку, останавливая, посмотрел на меня.

— Он действительно твой брат? — голос его звучал все так же спокойно и невозмутимо. Почему-то это злило.

Я кивнул. Сделал шаг к Борису.

Антон убрал ногу. Борзый перекатился на бок и надсадно закашлялся. Растер ладонью горло.

Зверь. Дикий, злой. Загнанный в угол, но все еще опасный. Почему он стал таким? Что он видел там, откуда пришел? Там, куда иду я?

— Почему? — прошептал я.

Борис ощерился и расхохотался. Закашлялся. Так и дохал еще какое-то время, чередуя смех с кашлем.

— Ты там не был, брат. А я был.

— На Арбате?

— И еще дальше. Там ад кромешный. После того, что было там, мне уже все равно. Если бы ты видел, ты бы понял… Ты еще поймешь.

Он снова прокашлялся и начал медленно вставать на ноги. Парень с автоматом напрягся. Тихо щелкнул предохранитель.

— Подожди, — остановил его Антон.

Борис тяжело поднялся. Его шатало. На направленный в живот автомат он смотрел с кривой ухмылкой. Ему в самом деле было все равно. И для него не существовало больше никаких ограничений.

Я мог бы просить Антона отпустить его. Наверное, тот даже согласился бы. И Борис, возможно, смог бы уйти, не сделав глупости. Но везде, где бы он появился после, случалась бы беда. Потому что ему было все равно. Потому что больше не было ограничений для того, кто когда-то был моим братом. Не было морали, не было закона, не было заповедей. Ничего не было, кроме сиюминутных целей, для достижения которых все средства оказывались хороши. Любые средства.

Он пошел бы дальше. Наверное, когда-нибудь он нашел бы смерть, потому что искал ее и потому, что смерти он больше не боялся. Не было для него теперь страха смерти.

Сколько он еще убьет и покалечит, прежде чем найдется кто-то, кто сможет его остановить?

Я посмотрел на Антона. Тот сверлил меня взглядом и ждал. Чего? Моего решения? Разрешения? Лицензии на отстрел собственного брата?

Он ждал, когда я скажу что-то. А я не мог ничего сказать. Не мог сказать «нет», потому что это был мой брат. Не мог сказать «да», потому что…

А он смотрел на меня и ждал…

Ждал.

Ждал!

Я бессильно закрыл глаза. Мир погрузился во тьму. В ушах зазвенела тишина.

— Не здесь, — разорвал эту свистящую тишину голос Антона.

Лязгнуло. Послышались шаги. Зазвучали метрономом, стали удаляться.

Я открыл глаза.

Борис, пошатываясь, шел вдоль дома. Следом твердо вышагивал парень с автоматом. Ствол смотрел в спину Борзого. И каждый его шаг отдавался у меня в груди болью. И не было сил остановить это.

Если бы Борис обернулся. Если бы он только посмотрел на меня…

Но он не обернулся и не посмотрел.

Еще несколько шагов, и мой брат под дулом автомата скрылся за углом дома.

Навсегда.

— Авель, — проговорил спокойный вкрадчивый голос в самое ухо, в самую душу, — зачем ты убил брата Каина твоего?

Я развернулся. Антон был невозмутим, уравновешен и светел. Как всегда.

В глазах потемнело. На секунду мне показалось, что внутри вот-вот что-то взорвется, и я убью Просветленного.

На секунду.

В груди глухо ухнуло. Осечка.

— Пошел ты к ядрене матери! — прорычал я и не узнал своего голоса.

— Ты ведь мог… — начал Антон.

— Пошел ты! — рявкнул я и бросился к Садовому кольцу.

Прочь из переулка.

Прочь отсюда.

Прочь!

Не соображая, выскочил на Смоленский бульвар. Перед глазами поплыло, заволакивая все вокруг мутной пеленой. Показалось, что теряю сознание. Не сразу понял, что это всего лишь слезы.

Споткнулся. Упал на колени, размазывая горячее и влажное по лицу. Хотелось выть, орать, плакать в голос. Но голоса не было.

Меня трясло.

Сколько я сидел так на асфальте посреди Смоленского бульвара, содрогаясь в беззвучном рыдании?

Минуту? Час? Вечность?..

— Он был не прав, — снова врезался в голову спокойный, как айсберг, голос Антона. — Там нет ада. Я был, я знаю. Там то, что у тебя внутри. Если внутри кромешный…

— Заткнись, — просипел я, поднимаясь.

Снова возникло желание убить.