Анафем

У меня тоже был свой интерес: посмотреть фотомнемоническую табулу, которую все в кузовиле (за исключением Корд, сидевшей на водительском месте) наверняка уже внимательно изучили. Перед отъездом я глянул на неё только мельком. Мы с Корд сели на заднее сиденье. Солнце светило ярко, поэтому мы накрылись одеялом и прижались друг к другу, как дети, играющие, что они в палатке.

То, что Ороло так хотел заснять: будет ли это космический корабль, как мы его себе представляем? До того, как несколько часов назад Самманн показал мне табулу, я знал лишь, что это нечто, меняющее скорость за счёт выбросов плазмы и способное светить красным лазером. Например, полый астероид. Или инопланетная форма жизни, которая приспособилась к вакууму и выбрасывает атомные бомбы из заднего прохода. Или вообще сгусток энергии. Или оно наполовину в нашей вселенной, наполовину в другой. Так что я пообещал себе мыслить как можно более непредвзято. Я вполне приготовился к тому, что не сразу пойму увиденное. И это действительно оказалась головоломка. Но не такая, как я ожидал. Раньше у меня не было времени всматриваться и гадать. Теперь я мог наконец разглядеть всё хорошенько.

Снимок был размазан в направлении движения корабля. Видимо, фраа Ороло настроил телескоп так, чтобы следить за объектом, но скорость и направление мог задать только приблизительно, отсюда и смазанность. Я предполагал, что в недели перед апертом Ороло сделал целую серию снимков, каждый следующий чуть лучше предыдущего, пока учился следить за целью и подбирать выдержку. Самманн уже применил к картинке какой-то синтаксический процесс, чтобы уменьшить смазанность и выявить подробности, которых мы бы иначе не разглядели.

На снимке был икосаэдр. Двадцать граней, каждая — равносторонний треугольник. Это я увидел ещё в первый раз. И здесь пряталась головоломка, потому что форма могла быть как искусственная, так и естественная. Геометры любят икосаэдры, но любит их и природа. Известны икосаэдрические вирусы, споры, пыльца. Так что это вполне могла быть инопланетная форма жизни. Или гигантский кристалл, выросший из газового облака.

— Эта штука не может быть под давлением, — заметил я.

— Потому что все поверхности плоские? — произнесла Корд скорее утвердительно, чем вопросительно. Она по работе имела дела со сжатыми газами и нутром чуяла, что любая вмещающая их ёмкость должна быть округлой: сфера, цилиндр или тор.

— Смотрите внимательнее, — посоветовал Самманн.

— Углы! — воскликнула Корд. — Или как вы их там называете.

— Вершины, — сказал я. Двадцать треугольных граней сходились к двенадцати вершинам, причём вершины как будто немного выпирали. Сперва я думал, это из-за смазанности, но, вглядевшись получше, различил на каждой маленькую сферу. Я внимательнее присмотрелся к рёбрам. Двенадцать вершин соединялись тридцатью прямыми рёбрами. И каждое из них тоже выглядело немного выпуклым, скруглённым.

— Вот они! — сказала Корд.

Я прекрасно понял, что она имеет в виду.

— Амортизаторы, — сказал я.

Теперь стало очевидно, что каждое из тридцати рёбер — длинный тонкий амортизатор, как в подвеске кузовиля, только гораздо больше. Тридцать амортизаторов сходились к двенадцати сферическим вершинам, образуя один распределённый амортизатор.

— Чтобы это дело работало, в углах должны быть шарниры, — заметила Корд.

— Ага, иначе конструкция будет жёсткой, — сказал я. — Но мне одно совершенно непонятно.

— Из чего плоские стороны? Треугольники? — спросила Корд.

— Ага. Без толку делать стороны треугольника способными к деформации, если то, что внутри, будет жёстким.

Некоторое время мы вглядывались в двадцать плоских треугольных граней, составляющих внешнюю поверхность корабля. Они выглядели неровными, не как металл, а скорее как брусчатка.

— Я почти готов поклясться, что это цемент.

— Я собиралась сказать «бетон».

— Гравий, — подсказал Самманн.

— Хорошо, — проговорила Корд. — Гравий и впрямь поддастся деформации, а бетон — нет. Но как он не рассыпается?

— В космосе полно мелких камушков, — заметил я. — Так что щебёнка там — самый легкодоступный твёрдый материал.

— Да, но...

— Но это не отвечает на твой вопрос, — признал я. — Кто знает? Может, там какая-нибудь сетка.

— Защита от эрозии, — кивнула Корд.

— Что?

— Такое бывает по берегам рек, где их хотят защитить от эрозии. Камни закладывают в кубы из проволочной сетки, кубы ставят друг на друга и закрепляют проволокой.

— Хорошая аналогия, — сказал я. — В космосе тоже нужна защита от эрозии.

— Зачем?

— Микрометеороиды и космические лучи. Если ты заключила корабль в оболочку из дешёвого материала — то есть гравия, — это решает заметную часть твоих проблем.

— Погоди-ка, — сказала Корд. — А вот эта другая.

Она указывала на грань с нарисованной посреди окружностью. Мы не сразу её заметили: грань была сбоку, сжатая перспективой и почти неразличимая. Окружность явно была из чего-то другого: гладкого и твёрдого на вид.

— Да, а ещё...

Корд заметила одновременно со мной:

— Здесь нет амортизаторов!

Все три ребра были не выступающие.

— Понял! — воскликнул я. — Буферная плита!

— Что?