Анафем

Пока длился этот диалог, вернее, монолог, закончились последние приготовления. К сцене подкатили лестницу, суура в наушниках указала нам на неё, и мы поднялись – я первый, фраа Лодогир следом. К нашим стлам прикрепили микрофоны. Из мебели на сцене был только столик в дальнем конце – на него поставили графин с водой и две кружки. Почему-то я нисколько не волновался и не думал, что буду говорить, а размышлял о странной конструкции, на которой мы стояли. Кусок плоскости, помещённый в трёхмерную пространственную решётку, словно фантазия геометра; осовремененный вариант той Плоскости, на которой вели диалоги эфрадские философы.

– Есть ли у тебя вопросы, фраа Эразмас? – спросил меня сокурсант.

– Да, – ответил я. – Кто вы?

На лице его мелькнуло что-то вроде жалости ко мне, но её тут же сменило выражение, которое (как я понял, покосившись на экран) куда лучше выглядит в трансляции. Солиднее моего, по крайней мере.

– Первый среди равных центенарского капитула ордена светителя Проца в Мункостере.

– Твой микрофон включён. – Молодой фраа щёлкнул переключателем на устройстве, прикреплённом к моей стле, затем сделал то же самое с микрофоном фраа Лодогира. Тот налил себе воды и отпил глоток, с холодным любопытством глядя поверх кружки, как я отреагирую на известие, что мой сокурсант, вероятно, самый выдающийся процианин в мире. Что уж он увидел, понятия не имею.

– Пленарий начался, – объявил фраа Лодогир голосом, который прозвучал на октаву ниже и разнёсся по всему нефу. Собравшиеся начали затихать. Он дал им минуту, чтобы закончить разговоры и сесть. Я не видел ничего, кроме света. Мы с фраа Лодогиром вполне могли быть одни на всём Арбе.

– Мой сокурсант, – произнёс фраа Лодогир и сделал паузу, дожидаясь тишины. – Мой сокурсант – Эразмас, в прошлом член деценарского капитула некоего «Эдхарианского ордена» в месте, именуемом, если не ошибаюсь, концентом просветителя Эдхара.

По нефу пробежали смешки.

– Э, думаю, вы ошибаетесь, – начал я, но микрофон был как-то не так повёрнут или ещё что, и мой голос не усилился.

Тем временем фраа Лодогир продолжил, не дав мне договорить:

– По слухам, это в горах. Скажи, не холодно ли вам в одних простых стлах?

– Нет, у нас есть обувь и…

– Для тех, кто не слышит моего сокурсанта: он только что с гордостью объявил, что у эдхарианцев есть обувь.

Я наконец сумел развернуть микрофон к себе.

– Да. Обувь… и манеры.

Слушатели одобрительно загудели.

– Я по-прежнему член упомянутого вами капитула и просил бы обращаться ко мне «фраа».

– О, приношу извинения! Я заглянул в соответствующие материалы и нашёл там совершенно другую историю: в первый же день странствий ты стал дикарём и некоторое время скитался по свету, пока не осел в так называемой Орифене, куда, насколько мне известно, пускают кого угодно.

– Они гостеприимнее некоторых. – Я мысленно перебирал услышанное, выискивая, как бы уплощить сокурсанта, но каждое слово было формально верным – и фраа Лодогир отлично это знал.

Он пытался втянуть меня в спор о формулировках, чтобы пришлёпнуть главой и стихом. У него и все нужные документы наверняка были при себе.

На Блаевом холме фраа Джад пообещал, что всё в Тредегаре уладит – оградит меня от неприятностей.

Значит, ему это не удалось? Нет, судя по тому, что меня допустили к инбрасу, что-то фраа Джад сделать сумел. И, возможно, по ходу нажил себе врагов.

Которые теперь и мои враги.

– Всё верно, – сказал я. – И тем не менее я здесь.

Фраа Лодогир на мгновение растерялся, поняв, что первый его гамбит не удался, но, как у фехтовальщика, у него был наготове следующий выпад.

– Удивительное поведение для человека, столько знающего о манерах. В этом великолепном нефе сидят тысячи инаков. Все, будучи призваны, направились прямиком в Тредегар. И лишь один избрал жизнь дикаря и переметнулся к организации, не входящей в матический мир, – Орифенской секте. Что… вернее, кто толкнул тебя на столь пагубный путь?

И тут у меня в голове произошло нечто странное. Фраа Лодогир нападал подло – он это умел и заготовил ответы на всё, что я могу сказать в своё оправдание. В первый миг я, естественно, растерялся. Но, сам того не зная, он допустил тактическую ошибку: своими разглагольствованиями о моих самовольных и «пагубных» странствиях напомнил мне про Махщ и тамошнее подлое нападение, по сравнению с которым всё, что мог сделать мне фраа Лодогир, казалось просто смешным. Я сразу успокоился, а успокоившись, понял, что последним вопросом он себя выдал. Лодогир хотел, чтобы я свалил вину на фраа Джада. Заложи тысячелетника, говорил он, и тебе всё простится.

Час назад Тулия посоветовала мне не играть в политику, а говорить правду. Однако какая-то комбинация упрямства и расчёта подсказывала мне не уступать фраа Лодогиру.

Я снова вспомнил сцену в Махще. Долисты, не раздумывая, сочли её коллизией. Я не получил их подготовки, но чувствовал: то, что сейчас происходит, – коллизия.