Джезри схватил его, развернул, рывком открыл дверцу. Лио выскочил из скафандра, как ошпаренный, и поплыл ко мне. Глаза у него были безумные. Застарелые рефлексы требовали убраться с дороги, когда Лио приближается ко мне в таком настроении, но мышцы не слушались. Руки, от которых я за эти годы принял столько побоев, заключили меня в могучее объятие. Лио припал ухом к моей груди. Голова у него была колючая, как репей. Я чувствовал, как заходила его грудная клетка. Джезри, Арсибальт и Жюль выплыли из скафандров. Жюль шагнул к люку, повернул рычаг, распахнул крышку. Всё исчезло, но не во тьме, а в хлынувшем из люка ярком свете. Осталась сплошная жёлто-серая пелена…
Мы с фраа Джадом плыли по белому коридору. Я был голый, Джад – в сером комбинезоне из тех, что мы захватили с собой. Судя по тому, что я сейчас наблюдал, Джад разграбил стальной ящик у стены. Рядом парили два тючка серебристой ткани. Джад вскрыл один – это оказалось нечто с рукавами и штанинами. Время от времени тысячелетник поглядывал на меня. Поймав мой взгляд, он кинул мне полипластовый пакет со сложенным серым комбинезоном.
– Надень его, – сказал он, – а сверху – серебристый костюм.
– Мы будем тушить пожар?
– В некотором смысле.
На то, чтобы разорвать пакет, ушла уйма сил. Сердце бешено колотилось. Натягивая комбинезон, я ещё глубже влез в кислородный долг. Когда удалось отдышаться настолько, чтобы выговорить несколько слов, я спросил:
– Где остальные?
– Есть повествование, не слишком отличное от того, которое воспринимаем мы, где они отправились исследовать корабль и намерены сдаться первому, кого встретят.
– А нас почему бросили?
– Выход из скафандра. Замкнутое пространство после безграничной шири. Воздух чужого космоса. Последствия долгого пребывания в невесомости. Стресс. Всё это вызывает синдром, сходный с шоковым. Он длится несколько минут. Его проявления – растерянность или даже обморок. Здоровый человек быстро приходит в себя, а вот небесный эмиссар, как я понимаю, не выдержал.
– Значит, – сказал я, – сняв скафандры, мы все на несколько минут лишились сознания или что-то вроде того. В твоей терминологии – потеряли нить повествования. Перестали его отслеживать. То в сознании, что позволяет ему постоянно проделывать фокус с мухой, летучей мышью и червяком, – временно отключилось.
– Да. И остальные очнулись в повествовании, где мы с тобой мертвы.
– Мертвы.
– Об этом я тебе и говорю.
– Потому нас и бросили, – сказал я. – Вернее, не бросили. В их повествовании мы вообще сюда не попали.
– Да. Надень. – Он протянул мне респиратор с маской, закрывавшей всё лицо.
– А что женщина-астроном? Она не вызовет полицию или что-нибудь в таком роде?
– Она с Жюлем. Он её убеждает. У него к этому дар.
– Значит, Лио, Арсибальт, Джезри и Самманн просто бродят по кораблю
– Такой мировой путь существует.
– Нелепость какая-то!
– Отнюдь. На войне подобная неразбериха случается сплошь и рядом.
– А на нашем мировом пути? Что эти четверо делают в повествовании, где мы с тобой сейчас?
– Я в
– Я не хочу быть на мировом пути, где мои друзья погибли, – сказал я. – Перенеси меня обратно.
– Никого нельзя перенести и никакого «обратно» нет, – сказал Джад. – Можно только двигаться самому, и только вперёд.
– Я не хочу быть на мировом пути, где мои друзья погибли, – упрямо повторил я.
– Тогда у тебя есть два варианта: выброситься в шлюз или следовать за мной. – С этими словами фраа Джад натянул респиратор. Затем он взял огнетушитель, другой вручил мне и двинулся по коридору.
И тут мой рассудок выкинул странную шутку: вместо того чтобы сосредоточиться на существенном, погрузился в изучение болтов и гаек «Дабан Урнуда», как будто живущий во мне Барб выступил вперёд, отпихнул душу с дороги и направил все мои способности и силы на то, что заинтересовало бы Барба: например дверные запоры. Субсистемы, отвечающие за нерелевантное – например, скорбь о друзьях, страх смерти, растерянность из-за путаницы мировых путей и желание задушить фраа Джада, – полностью отключились.