Анаконда

— Да здравствует король!

— Да здравствует родина!

Сержант выстрелил ему в рот.

— Не смей этого кричать! — рычали они.

— Да здравствует родина! — еще громче крикнул юноша. Три новых выстрела в рот не успели заглушить его голоса.

— На улицу его! На улицу! Надо кончать с ним!

Его выволокли на середину улицы, перед ним воткнули в землю испанское королевское знамя. Израненный, искалеченный и обожженный юноша не мог держаться на ногах — он почти висел на руках солдат. Его рот превратился в огромную черную кровоточащую рану.

— Да здравствует король! — рычали ему в лицо.

— Да здравствует родина! — смог крикнуть герой.

Очередным выстрелом ему выбили глаз. Он упал ничком и прошептал:

— Вы могли сразу убить меня…

— Ага! Наконец-то! Не выдержал, бандит! — вопили торжествующие победители, склонившись над своей жертвой.

— Да… Но… Да здравствует родина!.. — успел произнести юноша и в последнем поцелуе прильнул изуродованным ртом к земле.

Испанцы, задыхаясь от злости, опустили свои винтовки и еще раз выстрелили: молодой патриот, пригвожденный к родной земле тринадцатью пулями, остался лежать под вражеским флагом.

О равенстве

Регентша открыла дверь и ввела в класс новую ученицу.

— Сеньорита Амалия, — тихо обратилась она к учительнице. — Вот вам новая ученица. Из тринадцатой школы… По-видимому, это не особенно развитой ребенок.

Новая ученица стояла полная смущения. Это была щуплая девочка с бледными ушами и анемичными глазами. Была она из очень бедной семьи, и ее опрятный вид лишь еще более подчеркивал эту бедность.

Окинув быстрым взглядом одежду новой ученицы, учительница обратилась к ней:

— Отлично, сеньорита, садитесь вон там… Превосходно. Итак, сеньориты, на чем мы с вами остановились?

— Я отвечала, сеньорита! Об уважении к нашим ближним! Мы должны…

— Одну минутку! Сеньорита Паломеро, не можете ли вы нам сказать, почему мы должны уважать наших ближних?

Девочка смутилась так, что у нее покраснели глаза, и неподвижно уставилась на учительницу,

— Ну же, сеньорита! Вы ведь знаете, не так ли?

— Д-да, сеньорита.

— Тогда отвечайте.

Уши и щеки новой ученицы пылали, глаза были полны слез.

— Хорошо, хорошо… Садитесь, — улыбнулась учительница. — За вас ответит вот эта сеньорита.

— Потому что все мы равны, сеньорита!

— Правильно! Потому что все мы равны! Мы должны уважать богатых и бедных, сильных и слабых. Мы должны уважать всех, начиная с министра и кончая угольщиком. Вы это хотели сказать, сеньорита Паломеро, не так ли?

— Д-да, сеньорита…

Урок прошел благополучно. В дальнейшем учительница имела возможность убедиться в том, что ее новая ученица совсем не так глупа, как она предполагала. Но каждый раз девочка возвращалась домой печальная. Несмотря на то равенство, о котором им твердили на уроках, она хорошо помнила, какое удивление вызывали у всех ее грубые мальчишечьи ботинки. Она даже не сомневалась, что в превозносимом с таким пафосом уважении занимала самую последнюю ступень. Отец ее был угольщиком. И фразу, приводившую се в отчаяние, она понимала так: «Мы должны уважать всех, начиная с министра и кончая угольщиком». Девочка была неглупа, и она отлично понимала значение этого «кончая». Она понимала, что никакого равенства не существует, но поскольку министр народного образования — это самая уважаемая персона, то, из чувства высшего сострадания, наша терпимость должна допустить, что он равен даже угольщику. Девочка, разумеется, вовсе не анализировала этой фразы, но подошвой своих простых башмаков ощущала, где была та непреодолимая грань равенства, перед которой ей следовало остановиться.

— Даже папа достоин уважения, — повторяла про себя девочка.

И однажды, оказавшись рядом с отцом, всю свою любовь к нему и все свое уважение к его знаниям она излила в горьких слезах.

— Пустяки, Хулита! — улыбнулся отец. — Но неужели она так и сказала: «кончая угольщиком»?

— Да, папа.

— Прекрасно. Для средней школы… Скажи мне, а ты знаешь, в чем состоит равенство, о котором говорила учительница? Нет? Тогда при первом же удобном случае спроси у нее об этом. Интересно знать, что она скажет.

Удобный случай представился в следующем месяце.

— «…потому что все мы равны, богатые и бедные, сильные и слабые».

— Сеньорита!.. Я одной вещи не понимаю… В чем мы все равны?

На какое-то время учительница остановила на девочке свой взгляд, в котором было написано удивление ее невежеством; а может быть, она просто воспользовалась паузой, чтобы поскорее подыскать не приходивший ей в голову ответ.

— Но, сеньорита, — проговорила она наконец. — О чем вы думаете? Или, может быть, нам позвать сюда первоклассницу, чтобы она растолковала вам все это? Что скажете на это вы, сеньориты?

Девочки, поощренные учительницей, долго и громко смеялись над своей подружкой.

— Мда! — промычал отец. — Другого ответа я и не ждал.

Огорченная и сбитая с толку Хулия бросила на отца взгляд, полный глубокого недоверия.

— Так в чем же мы равны, папа?

— В чем, моя девочка?.. Там бы тебе сказали, наверно, что все мы дети Адама, или что все мы равны перед законом и перед смертью, кто знает… Вот вырастешь, тогда поговорим.