Анаконда

«Горячо любимый Октавио! Мое отчаяние беспредельно; но мама поняла: если мы с вами поженимся, меня ждет одно только горе; я согласилась с ней, что лучше нам расстаться. Но клянусь, я никогда не забуду вас,

ваша Лидия».

— А-а, так оно и должно было случиться! — воскликнул юноша и испугался, увидя в зеркале свое изменившееся лицо. Мать продиктовала ей это письмо, она и ее проклятое безумие! И Лидия, бедная девочка, сбитая с толку, написала его, оплакивая свою любовь. Ах! Если бы я мог когда-нибудь снова увидеть ее, чтобы рассказать, как я любил ее, как люблю ее и теперь, жизнь мою, душу мою!

Дрожа всем телом, он подошел к тумбочке и взял револьвер. Но снова опустил руку, вспомнив об обещании, данном немцу. А потом долго стоял на одном месте, упрямо счищая ногтем какое-то пятнышко, приставшее к матрацу.

Осень

Однажды вечером в Буэнос-Айресе Небель зашел в трамвай и, заняв место, погрузился в чтение. Неизвестно почему трамвай дольше обычного не трогался с места, и, удивленный, Небель наконец обернулся… Какая-то женщина, медленно и тяжело ступая, пробиралась по вагону. Мельком взглянув на нее, он снова взялся за книгу. А дама села рядом с ним и принялась внимательно изучать своего соседа. Временами Небель чувствовал на себе упорный взгляд незнакомки, но продолжал читать; наконец ему это надоело, и он в недоумении посмотрел на нее.

— Я так и думала, что это вы, — воскликнула дама, — хотя и не была уверена… А вы меня, наверное, не помните?

— Нет, помню, — ответил Небель. Он уже глядел на соседку во все глаза. — Сеньора де Аррисабалага…

Увидев, как удивился Небель, она улыбнулась ему улыбкой старой куртизанки, которая все еще старается нравиться мужчинам.

От сеньоры — какой он знал ее одиннадцать лет назад — остались одни глаза, да и те глубоко запали и потухли. Желтая кожа, в вечерних сумерках казавшаяся зеленоватой, словно пыльными бороздами, была изрезана морщинами. Щеки мелко подрагивали, а губы, по-прежнему полные и влажные, кое-как прикрывали гнилые зубы. Под оболочкой ее истощенного тела еще теплилась жизнь, и это благодаря морфию, что пробегал по жилам, разбавляя водянистую кровь и возбуждая издерганные нервы, — морфию, превратившему в скелет некогда элегантную женщину, с которой однажды вечером он листал «Иллюстрейшен»…

— Да, я очень постарела… И нездорова; у меня почки не в порядке… А вы, — добавила она, глядя на него с нежностью, — все такой же! Впрочем, вам ведь нет еще и тридцати лет… Лидия тоже не изменилась.

Небель снова взглянул на нее:

— Она не замужем?

— Нет… Как она обрадуется, когда я ей расскажу… Почему бы не доставить бедняжке эту радость? А вы не хотите навестить нас?

— С большим удовольствием… — пробормотал Небель.

— Вот и хорошо, приходите поскорее; ведь мы когда-то так много значили для вас… Наш адрес: Боэдо, 1483; квартира 14… Правда, положение наше сейчас незавидное…

— Ну что вы! — смущенно возразил он и поднялся, пообещав вскоре зайти к ним.

Двенадцать дней спустя, перед отъездом на свой сахарный завод, Небель решил выполнить обещание, данное сеньоре.

Он нашел их по адресу, в бедной квартирке на окраине города. Его приняла сеньора де Аррисабалага, Лидия тем временем заканчивала туалет.

— Итак, одиннадцать лет! — снова заметила мать. — Как бежит время! У вас с Лидией уже могла бы быть куча ребятишек!

— Конечно, — улыбнулся Небель, оглядываясь вокруг.

— О, наши дела — не слишком хороши! А вы, должно быть, живете на широкую ногу… Я столько слышала о ваших плантациях… Это ваше единственное предприятие?

— В Энтре-Риос у меня тоже плантации…

— Какой вы счастливец! Если бы у меня была хоть одна… Я всегда мечтала провести несколько месяцев в деревне, но мечты остались мечтами!

Она замолчала, бросив на Небеля быстрый испытующий взгляд. А ему одна за другой приходили на память картины прошлого, одиннадцать лет назад погребенного в сердце. И сердце больно щемило…

— А все это из-за отсутствия связей… Так трудно иметь хорошего друга в нынешних условиях!

Сердце Небеля сжималось все сильнее. В эту минуту вошла Лидия.

Она тоже сильно изменилась. Ведь наивность и свежесть, украшающие девушку в четырнадцать лет, покидают ее к двадцати шести. И все-таки она была прекрасна. В ее нежной шее, в спокойном и мягком взгляде было что-то неуловимое, говорившее об уже изведанной любви. И мужским чутьем Небель понял это. Понял он и то, что образ прежней Лидии должен сохранить навсегда.

Они беседовали о самых обычных вещах с той сдержанностью, которая присуща зрелым людям. Когда Лидия вышла на минуту, ее мать сказала:

— Да, слабенькая она у меня… И когда подумаю, что на свежем воздухе она бы в два счета поправилась… Послушайте, Октавио, вы разрешите мне быть с вами откровенной? Вы ведь знаете, что я любила вас как сына… Мы не могли бы провести некоторое время на ваших плантациях? Это было бы так полезно для Лидии!