Анаконда

Так они и шли, вдвоем, менсу чуть позади, по лесной дороге, к реке. Солнце жгло голову, обувь, ноги. Как бы задремав, притихла сельва, молчали и люди. Только иногда слышался свист хлыста, скользящего по спине Корнера.

— Иди!

За пять часов такой ходьбы, преодолевая километр за километром, Корнер испил полную чашу унижения и боли. Избитый, тяжело дыша, чувствуя, как в голову то и дело с силой ударяет кровь, он тщетно пытался несколько раз остановиться. Менсу ничего не говорил больше, но плеть делала свое дело, и Корнер снова шагал.

Когда солнце опустилось уже совсем низко, они, чтобы обойти стороной полицейское управление, свернули с большой дороги на тропинку, которая тоже вела к Паране. Корнер, потеряв таким образом последнюю надежду на спасение, лег на землю, решив не сделать больше ни шагу. Но менсу как топором начал снова рубить плетью.

— Иди!

После пятого удара Корнер поднялся. За последние четверть часа на голову и на спину Корнера, который шатался как пьяный, удары падали через каждые двадцать шагов.

Они подошли к реке и, двигаясь вдоль берега, добрались до плота. Менсу заставил Корнера взойти на него. Добравшись до другого его конца, Корнер, окончательно обессилев, упал ничком, лицом на руки.

Менсу подошел к нему.

— А теперь, — он замахнулся, — вот это, чтобы ты научился здороваться, а это — чтоб не бил людей…

И плеть, все с той же беспощадной, ровной силой, падала и падала то на лицо, то на затылок Корнера, покрываясь окровавленными прядями волос.

Корнер больше не двигался. Менсу разрезал веревки, которыми плот был привязан к берегу, сел в лодку, прикрепил веревку к корме и с силой начал грести.

Хотя для такого большого плота толчок, казалось, был не сильным, его было вполне достаточно. Плот медленно повернулся, вошел в течение, и менсу обрезал веревку.

Солнце зашло, и все кругом, еще два часа тому назад такое раскаленное, теперь наполнилось свежестью и могильным покоем. Небо было еще зеленым, и плот, медленно кружась, постепенно исчезал в прозрачной дали уругвайского берега, лишь иногда появляясь, теперь уже в виде тонкой полоски.

Менсу тоже плыл, пересекая наискось реку, но его путь лежал в сторону Бразилии, где ему предстояло остаться до конца своих дней.

— Я навсегда покидаю родину, — прошептал он, перевязывая натруженный сустав руки. И, глядя похолодевшим взглядом вслед плоту, которого ждала неминуемая гибель, добавил сквозь зубы:

— Зато этот тип больше никого не ударит. Проклятый белобрысый хорек!

Менсу

Вместе с пятнадцатью другими пеонами Кайетано Майдана и Эстебан Поделей возвращались на пароходе «Силекс» в Посадас. Поделей возвращался после девяти месяцев работы, а Кайетано пробыл там, наверху, полтора года, пока не разделался со своим долгом. До отъезда они заключили новый контракт, и потому у них были для проезда бесплатные билеты.

Оба худые, лохматые, в дырявых рубахах, без башмаков, как большинство их спутников, и такие же грязные, как все менсу, они пожирали глазами приближающуюся столицу леса, Иерусалим и Голгофу их жизни. Шутка ли, девять месяцев! Полтора года! Это ничего, что на теле еще не зажили рубцы от ран, полученных на работе. Не стоит думать о таких пустяках в предвкушении наслаждений, которые их ожидают на берегу. Из ста пеонов только двое приезжают в Пасадас, как они, имея право на кредит.

Кайе и Поделей сошли с парохода, окруженные неизвестно откуда налетевшими подружками. С их помощью приятели быстро оказались пьяными и снова подписали какие-то контракты. На какую работу? В каком месте? Кто его знает! Да это было и не важно. Гораздо интереснее, что в карманах звенело сорок песо, а кредит, которым они располагали, позволял развернуться довольно широко.

Размякнув от непривычного отдыха и алкоголя, оба менсу, отупевшие и покорные, следовали за девчонками. Те привели своих случайных товарищей в лавку, от хозяина которой получали определенный процент с каждой покупки, совершенной при их содействии. На деньги, заработанные подобным образом, девушки могли здесь же выбирать себе платья и украшения.

Кайе соблазнила в лавке главным образом парфюмерия и туалетная вода. Они были закуплены в таком количестве, что хоть окунай в них всю новую одежду. Поделей, более благоразумный приобрел шерстяной костюм. Надо думать, приятелям недешево обошлись покупки. Но так или иначе, час спустя, когда оба сели в автомобиль, на них были новые ботинки, на плечах — пончо{7}, в карманах полно сигарет и, само собой разумеется, у каждого за поясом револьвер 44-го калибра. Не покидавшие их спутницы очень гордились богатством своих кавалеров, разносивших по улицам неотступные запахи черного табака и парфюмерии.

Наступала ночь, а с нею — танцы. Подружки заботились, чтобы стаканы не пустели, и сознание богатства, которое доставлял кредит, заставляло менсу быть щедрыми. Требуя новую бутылку пива, они бросали крупную монету и, не глядя, совали в карман сдачу.