Читаем Аналитики. Никомахова этика полностью

§ 8. Что касается наслаждений и страданий, проистекающих от осязания, вкуса, а также страстей и отвращений, с которыми, как ранее было определено, имеет дело необузданность и умеренность, – что касается этого, то человек может быть порабощен такими, с которыми справляется большинство, или, наоборот, он может совладать с такими, которым подчиняется большинство. Один воздержен относительно наслаждений, другой невоздержен относительно страданий; первый изнежен, а второй – человек, владеющий собою. Посередине находится характер большинства людей, и если он отклоняется, то скорее в сторону худшего. Так как некоторые наслаждения необходимы, а другие – нет или только до известной степени, избыток же и недостаток никоим образом не необходимы, и так как точно так же обстоит дело и относительно страстей и страданий, то тот человек, который преследует излишек в [необходимых] наслаждениях или же в таких, которые сами по себе излишни, и если он делает это намеренно, стремясь к ним ради них самих, а не ради другой цели, такой человек – необузданный; ибо по необходимости такой человек не склонен к раскаянию, так что он неизлечим; неизлечим тот, кто не раскаивается; противоположен ему тот, кто недостаточно стремится к наслаждению; посередине стоит умеренный. Точно то же следует сказать об избегающем телесных страданий, делающем это намеренно, а не потому, что [страдания его] покоряют. Что касается тех, которые поступают не преднамеренно, то одни влекомы наслаждением, другие – желанием избежать страдания, сопутствующего страстям, так что они отличаются друг от друга. Всякому покажется тот худшим человеком, кто без страсти или под влиянием лишь незначительной сделает что-либо дурное, чем тот, кто поступает так под влиянием сильной страсти; как, например, хуже тот, кто без гнева ударит кого-либо, чем тот, кто делает это в гневе. Ибо чего не наделал бы первый, гневаясь? Поэтому-то необузданный хуже невоздержного. Из двух указанных видов один относится более к изнеженности, другой – к необузданности. Воздержный противоположен невоздержному; изнеженному – человек, владеющий собой. Обладание собой состоит в умении противостоять, воздержность состоит в господстве, а противодействие и господство – вещи различные, настолько различны, насколько не быть покоренным отличается от победы. Поэтому-то воздержность желательнее самообладания. Человек, который покоряется тому, с чем борется и может бороться большинство людей, такой человек изнежен и избалован, ибо и избалованность есть своего рода изнеженность. Таков тот, кто волочит за собою плащ, лишь бы избежать страдания от необходимости подобрать плащ, и тот, кто подражает страждущему человеку, не считая себя несчастным, принимая лишь вид несчастного.

То же самое относится к воздержности и невоздержности; ибо неудивительно, если кто-либо подпадает сильным и чрезмерным наслаждениям или страданиям; это даже простительно, если он боролся, как, например, Филоктет поэта Феодекта, ужаленный змеей, или Керкион в драме «Алопе» поэта Каркина; подобным же образом мы прощаем тем, которые, стараясь сдержать смех, наконец разражаются неудержимым смехом, как это случилось с Ксенофантом. Но удивительно и позорно, если кто-либо побеждается тем, чему большинство может противостоять, и не борется против этого не в силу унаследованной природы или болезни, что бывает со скифскими царями, у которых изнеженность передается по наследству, или с женщинами, уступающими по природе мужчинам. И шутник (παιδιώδης) кажется необузданным, хотя он скорее изнеженный, ибо шутка есть ослабление напряжения, поскольку она отдых, а шутник именно в этом и представляет избыток. Невоздержность бывает двоякая: излишняя потребность и слабость, ибо одни, обдумав, не придерживаются того, на чем порешили, уступая страсти, другие же – влекомы страстями вследствие того, что они не обдумывают; иные поступают так, как те, которые щекочут себя, чтобы не испытывать щекотания от других; так и они стараются предчувствовать и предвидеть, чтобы самим и разуму их не подпасть влиянию страстей, будь оно приятное или неприятное.

Но более всего подвержены невоздержности сангвиники и меланхолики: первые не придерживаются разума вследствие своей стремительности, вторые – вследствие вспыльчивости и вследствие того, что они всегда следуют фантазии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Франции. С древнейших времен до Версальского договора
История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Уильям Стирнс Дэвис, профессор истории Университета штата Миннесота, рассказывает в своей книге о самых главных событиях двухтысячелетней истории Франции, начиная с древних галлов и заканчивая подписанием Версальского договора в 1919 г. Благодаря своей сжатости и насыщенности информацией этот обзор многих веков жизни страны становится увлекательным экскурсом во времена антики и Средневековья, царствования Генриха IV и Людовика XIII, правления кардинала Ришелье и Людовика XIV с идеями просвещения и величайшими писателями и учеными тогдашней Франции. Революция конца XVIII в., провозглашение республики, империя Наполеона, Реставрация Бурбонов, монархия Луи-Филиппа, Вторая империя Наполеона III, снова республика и Первая мировая война… Автору не всегда удается сохранить то беспристрастие, которого обычно требуют от историка, но это лишь добавляет книге интереса, привлекая читателей, изучающих или увлекающихся историей Франции и Западной Европы в целом.

Уильям Стирнс Дэвис

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Образование и наука
История математики. От счетных палочек до бессчетных вселенных
История математики. От счетных палочек до бессчетных вселенных

Эта книга, по словам самого автора, — «путешествие во времени от вавилонских "шестидесятников" до фракталов и размытой логики». Таких «от… и до…» в «Истории математики» много. От загадочных счетных палочек первобытных людей до первого «калькулятора» — абака. От древневавилонской системы счисления до первых практических карт. От древнегреческих астрономов до живописцев Средневековья. От иллюстрированных средневековых трактатов до «математического» сюрреализма двадцатого века…Но книга рассказывает не только об истории науки. Читатель узнает немало интересного о взлетах и падениях древних цивилизаций, о современной астрономии, об искусстве шифрования и уловках взломщиков кодов, о военной стратегии, навигации и, конечно же, о современном искусстве, непременно включающем в себя компьютерную графику и непостижимые фрактальные узоры.

Ричард Манкевич

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Математика / Научпоп / Образование и наука / Документальное
Психология подросткового и юношеского возраста
Психология подросткового и юношеского возраста

Предлагаемое учебное пособие объективно отражает современный мировой уровень развития психологии пубертатного возраста – одного из сложнейших и социально значимых разделов возрастной психологии. Превращение ребенка во взрослого – сложный и драматический процесс, на ход которого влияет огромное количество разнообразных факторов: от генетики и физиологии до политики и экологии. Эта книга, выдержавшая за рубежом двенадцать изданий, дает в распоряжение отечественного читателя огромный теоретический, экспериментальный и методологический материал, наработанный западной психологией, медициной, социологией и антропологией, в талантливом и стройном изложении Филипа Райса и Ким Долджин, лучших представителей американской гуманитарной науки.Рекомендуется студентам гуманитарных специальностей, психологам, педагогам, социологам, юристам и социальным работникам. Перевод: Ю. Мирончик, В. Квиткевич

Ким Долджин , Филип Райс

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Психология / Образование и наука