Аналитики. Никомахова этика

Считая высшее благо совершенным, а движение и становление – несовершенным, они [платоники] стараются доказать, что наслаждение есть движение и становление. Но кажется, они рассуждают неправильно, и наслаждение не есть движение, ибо всякому движению присущи быстрота и медленность, – если же не движению самому по себе, как, например, мировому, то, по крайней мере, относительному. Наслаждению же не свойственно ни то ни другое. Можно так же предаваться наслаждению быстро, как и быстро гневаться, но в самом процессе наслаждения нет ни абсолютной, ни относительной быстроты; а есть они в ходьбе, росте и тому подобном. Быстрота и медленность существуют в переходе к наслаждению, в самой же деятельности, то есть в самом наслаждении, нет быстроты. Но каким образом наслаждение может быть становлением? Ведь не из случайного же становится случайное, но из чего что-либо образуется, на то оно и распадается. Таким образом, уничтожение того вызывает страдание, становление чего вызывает наслаждение. Далее, они говорят, что страдание есть нехватка естественной потребности, а наслаждение есть восполнение этой же потребности; состояния эти – телесного свойства; если же наслаждение есть восполнение естественной потребности, в таком случае именно то и должно бы испытывать наслаждение, в чем происходит заполнение, а это и есть тело. Но кажется, это не так. Итак, наслаждение не есть восполнение, но человек наслаждается в то время, когда происходит восполнение, и страдает в то время, когда его режут. Это мнение, как кажется, образовалось вследствие страданий и наслаждений, сопровождающих питание, ибо, нуждаясь в питании, мы страдаем и наслаждаемся восполнением.

Но не все наслаждения подходят сюда, ибо совершенно лишены страдания наслаждения исследующего истину и многие из чувственных, как, например, наслаждения обоняния, слуха и зрительные, а также воспоминаний и надежды. Отчего же считать их становлением? Здесь нет недостатка, коего они могли бы быть восполнением. Что касается тех, которые приводят в доказательство постыдные наслаждения[61], то можно бы им возразить, что это не наслаждения, ибо если они приятны для людей дурной природы, то из этого не следует, что они сами по себе, не считая указанных людей, суть наслаждения, подобно тому как еще не здорово, сладко и горько то, что больным кажется таким, или еще не бело то, что кажется таковым человеку с больными глазами. Им можно было бы ответить и так, что желательны эти наслаждения, но не все средства их приобретения желательны, как, например, хорошо быть богатым, но нехорошо стать им путем измены, или же хорошо быть здоровым, но нехорошо стать таковым, поедая все что ни попало. Или может быть, наслаждения различны по роду, и происходящие от прекрасных причин отличаются от происходящих от позорных, и человек, не будучи справедливым, не может наслаждаться справедливостью, как нельзя наслаждаться музыкой, не будучи музыкальным; то же и в других случаях. Что наслаждение не есть благо или что существуют различные роды наслаждения, кажется, явствует также из различения друга от льстеца; первый в общении ищет блага, второй – наслаждения, и его бранят, а первого, напротив, хвалят за его заботу о другом. Далее, никто не пожелал бы иметь в течение своей жизни детский ум, хотя этим путем он в высшей степени наслаждался бы всем детским, точно так же никто не наслаждался бы позорным образом действия, даже если б он знал, что от этого никогда не пострадает: с другой стороны, человек многое охотно делает, хотя бы оно ему и не приносило никакого наслаждения, например смотрит, припоминает, познает, обладает добродетелями; не делает различие и то, что за этими вещами необходимо следуют наслаждения, ибо мы пожелали бы их и в том случае, если б от них не проистекало бы наслаждения. Итак, ясно, что наслаждение не есть высшее благо и что не все наслаждения желательны; далее, кажется, ясно, что существуют некоторые наслаждения, желательные сами по себе, отличающиеся как по роду, так и по источникам своим. Достаточно сказано о существующих воззрениях на наслаждение и страдание.