Аналитики. Никомахова этика

§ 5. В настоящем случае мы оставим в стороне вопрос, желаем ли мы жизни ради наслаждения или же ради жизни желаем наслаждения. Одно сопряжено с другим и, кажется, не может быть разделено, ибо без деятельности не бывает наслаждения, наслаждение же заканчивает собою всякую деятельность. Бывают наслаждения, различные по роду, ибо различные по роду вещи получают законченность различным способом; это проявляется на предметах искусства и природы, например на животных и деревьях, на картинах и украшениях на домах и домашней утвари. Подобным же образом и различные по роду деятельности завершаются предметами, различными по роду. Деятельность размышления отличается от деятельности ощущений, и последние различны друг от друга по роду, а следовательно, различны и завершающие их наслаждения. Это становится очевидным из того, что каждое наслаждение свойственно той деятельности, которую оно завершает; соответственное наслаждение усиливает деятельность, ибо люди, работающие с наслаждением, лучше судят о частностях и точнее их выполняют: например, геометрами становятся те, которые наслаждаются геометрическими задачами, и они лучше вникают в каждую частность; подобным же образом любящие музыку и любящие архитектуру и тому подобные занятия будут предаваться своему делу, наслаждаясь им. Таким образом, наслаждения усиливают деятельность, а то, что усиливает ее, родственно ей. Если деятельности различны по роду, то и родственные им наслаждения должны быть различны по роду. Еще яснее это может стать из того, что деятельности может препятствовать наслаждение, происходящее от другой деятельности: любящие флейту, например, не в состоянии внимать речам, если они слышат играющего на флейте, так как они более наслаждаются музыкой, чем той деятельностью, которою в настоящий момент заняты, так что наслаждение игрой на флейте уничтожает собою деятельность, обращенную на слова. То же бывает и в других случаях всякий раз, когда человек одновременно занят двумя делами: более приятная деятельность уничтожает другую тем более, чем больше разница относительно наслаждения, так что становится невозможным заниматься другим делом. Поэтому, наслаждаясь чем-либо, мы не в состоянии заниматься другим, и, наоборот, мы беремся за что-либо другое, если наше дело мало нам нравится: например, в театрах едят сладости преимущественно тогда, когда актеры плохи. Итак, если наслаждение, свойственное деятельности, обостряет ее, делает более продолжительной и лучшей, в то время как чуждое наслаждение портит деятельность, то ясно, что они далеко отстоят друг от друга; наслаждения, чуждые деятельности, делают почти то же, что страдание, присущее деятельности. Присущие деятельности страдания уничтожают ее, как, например, если кому-либо неприятно и тягостно писать или вычислять, то первый не станет писать, а второй вычислять, так как эта деятельность им неприятна. Итак, наслаждения и страдания, свойственные деятельности, обращаются в противное; свойственны же ей те, которые появляются при деятельности, взятой самой по себе. Чуждые наслаждения производят, как сказано, нечто похожее на страдание; они уничтожают деятельность, хотя и не тем же путем [как страдания]. Деятельности различаются друг от друга тем, что одни хороши, а другие дурны, одни желательны, а других следует избегать, третьи, наконец, безразличны; то же самое следует сказать и о наслаждении, так как всякой деятельности свойственно соответственное наслаждение. Итак, одно наслаждение, свойственное нравственной деятельности, – хорошо, другое, соответствующее дурной деятельности, – дурно. Точно так же только те страсти считаются похвальными, которые направлены на прекрасное, порицаются же [страсти] тогда, когда направлены на позорное. Но наслаждения еще более, чем стремления, срослись с деятельностями, от которых происходят; стремления по времени и по природе отличаются от деятельностей, а наслаждения, напротив, ближайшим образом связаны с деятельностями и до того нераздельны, что может возникнуть сомнение: не одно ли и то же – деятельность и наслаждение. Однако наслаждение не есть ни мысль, ни ощущение; это было бы нелепо. Оно кажется тождественным с ними благодаря невозможности отделить его. Итак, деятельности различаются точно так же, как и наслаждения. Зрение отличается от осязания ясностью, как слух и обоняние отличаются от вкуса; также совершенно отличаются и наслаждения этих ощущений, как от наслаждений мышления, так и между собою. Каждое живое существо имеет, как кажется, свойственное ему наслаждение и назначение, и первое соответствует деятельности. Это выяснится, если рассмотреть каждое существо в отдельности; наслаждение лошади отличается от наслаждения собаки и человека, и Гераклит ведь говорит: «Осел предпочтет осоку золоту», ибо пища приятнее золота. Следовательно, наслаждения существ, различных по роду, должны быть различны, напротив того, естественно, что наслаждения одного рода тождественны. Но у людей они очень различны, ибо один и тот же предмет вызывает удовольствие в одном и страдание в другом, так что одним он тягостен и ненавистен, а другим приятен и мил. То же самое видно на сладких предметах, ибо не одно и то же кажется сладким человеку в лихорадке или же здоровому; то еще не кажется теплым слабому человеку, что для здорового. То же самое следует и из рассмотрения других ощущений. Во всех подобных вопросах действительным следует считать то, что кажется таковым нормальному человеку. Если это справедливо, как нам кажется, и если мера всего [касающегося человека] есть добродетель и совершенный человек, как таковой, то и наслаждениями следует считать те, которые ему кажутся таковыми, и приятным то, что ему приятно. Вообще неудивительно, что неприятное может такому человеку показаться приятным, так как люди подвержены многим порчам и уклонениям; но это не действительно приятные вещи, а лишь приятные таким людям и в их состоянии. Ясно, что наслаждения, всеми признанные дурными, не следует называть наслаждениями, за исключением разве только для испорченных людей. Но какое наслаждение из признанных хорошим следует признать человеческим? Или же это выяснится из рассмотрения деятельностей? Ведь наслаждения являются их следствиями. Будь у совершенного и счастливого человека одна или много деятельностей, во всяком случае, те наслаждения, которые заканчивают эти деятельности, следует назвать человеческими в собственном смысле, а все остальные наслаждения и деятельности могут быть названы так только на втором плане или еще более отдаленно.