Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта

В нашей культуре имеются особые юридические процедуры, используемые при попытках провести различие между событиями, которые, так сказать, физически похожи, но химически различны, и для которых в этой культуре предусмотрены очень разные наказания. Имел ли преступник при себе огнестрельное оружие, когда грабил дом? Проехал ли водитель на красный свет, когда сбил человека? Были ли насильственные действия умышленными, обдуманными заранее или стали результатом внезапного приступа гнева? Был ли их исполнитель психически больным или просто хладнокровно жестоким? В самом ли деле заключенный пытался бежать или он невзначай вызвал ложное впечатление у охранника, сам симулировал побег или инсценировал его по чьему-то приказу? Деятельность неправовая, житейская тоже требует критериев для обоснованного решения подобных вопросов: является ли данное кем-то объяснение подлинной причиной действия или бездействия или оно всего лишь служит для оправдания лености, безответственности или порочности? В самом ли деле яблоко с червоточинкой?[604]

2. Споры о фрейме действий или событий, особенно более высокого порядка, ставят перед нами некоторые фундаментальные вопросы. Если для доказательства фактической невиновности можно приводить оправдания, ссылаясь на ошибку в определении фрейма, то такие оправдания пригодны и как средство уйти от реальной ответственности за поступок, избежать наказания. И наверняка того, кто выдвигает такие оправдания, будут подозревать в плутовстве, обоснованно или необоснованно — вопрос второй. (В конце концов, именно эти подозрения и делают возможными обсуждаемые нами споры о фрейме.) И конечно, сам подозреваемый может правильно или ошибочно подозревать, что его объяснения будут приняты скептически независимо от того, насколько оправдан такой прием. Наконец, даже верящие в его версию «другие», тем не менее могут поступать так, словно они не верят (как могут поступать и так, будто они верят, когда наделе этой веры нет), и об этом он тоже может догадаться. Все эти возможности внутренне присущи процессу определения фрейма как фундаментальная особенность, как основное место пробуксовки в организации опыта. (Если подозревают, что одно из оправданий индивида ложно, то под сомнением могут оказаться две явно различные вещи: факты, как он их представляет другим людям; и верит ли он сам в то, что представляет другим. Ибо мы признаем возможность существования в этом мире чистосердечного введения людей в заблуждение.) Отсюда следует, что споры высшего порядка об искомом фрейме едва ли можно рассматривать без одновременного внимания к драме сомнений, из которых рождаются такие споры.

Очевидна тенденция к «размножению» ошибок отдельного человека при определении фрейма событий. Похоже, он не только продолжает целую серию ошибочных актов, но и когда начинает оправдываться за свои действия, сами объяснения порождают сомнения у других, а также сомнения насчет принципиальной возможности быть избавленным от сомнений со стороны этих других. И не стоит удивляться, что, когда другим ошибочно кажется, будто данный индивид неверно «фреймировал» некие события, он может отчаяться в том, что ему поверят, и даже воздержаться от всяких попыток поправить дело. К примеру, если бы кто-то был твердо уверен, что действительно произошло какое-то сверхъестественное событие, то этот наблюдатель, вполне возможно, предпочел бы все забыть. Отсюда следует, что по самой природе операции определения фрейма форматируемые события имеют, в сущности, неопределенно-свободный характер, открытый разнообразным сомнениям, и такая неопределенная степень свободы влияет как на действующего индивида и его притязания, так и на свидетеля чужих действий и его притязания. По всей вероятности, драма сомнений в той или иной степени развертывается в каждом обществе.