Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта

Если мы возьмем социальную деятельность, предполагающую регламентированное участие индивидов (имеется в виду предписанность смысла и глубины действия), то можно легко перебрать возможные альтернативы поведения. Во-первых, поскольку уборщикам, рабочим сцены, разносчикам газет, официантам, слугам и т. п. участие дозволяется только в узком сегменте предприятия, они с полным правом трактуют каждое новое событие как типичное, то, с чем нужно справиться, не вовлекаясь в суть главных событий. Но эти маргинальные персоны, скорее всего, знают, что происходит «на самом деле», при этом понимают, что главные события происходят не для них.

Во-вторых, очевидно, что хотя предпочтительной является определенная степень вовлеченности, интенсивность участия допускает широкую вариацию: от нескрываемой скуки до полного погружения. Едва ли можно встретить такой эпизод общения (encounter), участник которого хотя бы на мгновение не проявил тактичного отношения к другому, фактически ведя себя так, как будто другой ведет себя по отношению к нему более предупредительно, чем требует ситуация, — само это действие предполагает как бы мимолетный выход из вовлеченности в развертывание событий.

Нет никакого сомнения, что каждый индивид привносит личностный стиль в свое общение (и не всегда один и тот же), что в терминах анализа фреймов можно рассматривать как исполнение или мини-настройку (mini-keying) предписанной формы. Кроме того, необходимо учитывать, что переменчивое настроение участников может вносить легкие трансформации во все, что они делают.

Терпимо относятся и к разного рода «плохим» мотивам участия, а значит и к широкому спектру мотивов участия в целом; когда смысл рутинного общественного события задается извне, его легитимным акторам свойственно руководствоваться целым набором причин для участия в событии, некоторые из причин, будь они полностью раскрыты, могли бы смутить других. Если мы узнаем, что кто-то охотно посещает общественные мероприятия не ради общественного интереса, а потому, что он страховой агент (владелец похоронного бюро, политик или дантист), и ходит в общественные места, чтобы завязывать «знакомства», мы посетуем на неискренность, но к дискредитации это скорее всего не приведет.

Например, гольф в американском общественном сознании всегда считался спортом, занимаясь которым, молодой человек может показать старшим, что он идет верным путем, а играя в паре с тем, кто занимает более высокое положение в социальной иерархии, продемонстрировать скорее приятные манеры, чем умение хорошо играть. Превращение состязания в условность и прикрытие для чего-то другого вполне понятно и отражает возможную интерпретацию игры в гольф. Мы также можем позволить инвалиду доказать, что любой человек с его увечьем может играть в гольф, или удовлетворить интерес человека из низшего общества и принять его в члены клуба — достаточно лишь нарушить символическое правило тотального исключения, до сих пор применявшееся к представителям его социального слоя. Чтобы превратить гольф в чистую условность, не хватает только рассказов О. Пеньковского[283].