Анализ фреймов.

Марк Рудд поднялся со своего места и медленно, не торопясь, направился к алтарной части церкви Святого Павла. Несколько сот преподавателей и сотрудников Колумбийского университета благопристойно зашевелились на своих местах, когда вице-президент университета Дэвид Б. Трумэн приготовился произнести речь в честь Мартина Лютера Кинга[413], убитого в Мемфисе за несколько дней до этого. Повернув направо, Рудд поднялся на клирос и наперерез вице-президенту подошел к микрофону. Трумэн остановился. Микрофон молчал.

«Доктор Трумэн и президент Керк наносят моральное оскорбление памяти доктора Кинга», — спокойно сказал Рудд, наклонившись вперед над аналоем. «Как, — обратился он к залу, — руководители университета могут превозносить человека, который отдал жизнь, пытаясь объединить работников санитарно-гигиенических служб, если сами они долгие годы боролись против объединения работающих в университете чернокожих и пуэрториканцев? Как эти администраторы осмеливаются возносить хвалу тому, кто боролся за человеческое достоинство, когда они сами украли землю у обитателей Гарлема? Как могут представители Колумбийского университета превозносить человека, который проповедовал ненасильственное неповиновение, если они наказывают своих студентов за мирное выражение протеста?» «Доктор Трумэн и президент Керк наносят моральное оскорбление памяти доктора Кинга, — повторил Рудд, — поэтому мы выражаем протест их непристойному поведению». Он сошел вниз, слегка сгорбившись, прошел по центральному проходу между рядами и вышел через главный вход на апрельское солнце. За ним последовало еще человек сорок. Трумэн продолжил свой путь к микрофону и произнес поминальную речь, как будто ничего не произошло[414].

И конечно, классическим примером является образцовая воинская дисциплина.

Лондон. Женщина, приехавшая в британскую столицу и осматривавшая достопримечательности, была столь глубоко потрясена, что закричала от страха, наблюдая вчера за часовыми, замершими в карауле у стен дворца Святого Иакова.

Один из часовых поранился о штык, кровь текла по его руке. Караульный стоял неподвижно, взор устремлен вперед, губы сжаты. Вскрикнувшая женщина и еще одна дама из группы туристов выбежали вперед, чтобы перевязать руку караульного носовым платком.

Но тот не пошевелился до тех пор, пока констебль не вызвал караульного офицера: пришла смена, и раненый часовой ушел с поста строевым шагом, взор — вперед, губы сжаты[415].