Анализ фреймов.

Ясно, что фреймы повседневного опыта имеют непосредственное отношение к психиатрическим проблемам депрессии и мании. Хотя мы обычно настраиваемся на то, что индивид будет играть многие сцены в присущем только ему, неподражаемом стиле, мы в то же время требуем, чтобы он существенным образом менял свое поведение от сцены к сцене в соответствии с выражаемыми им чувствами. Депрессии и мании обычно приписываются тем, кто не соблюдает правила выражения эмоций и с завидным упорством разыгрывает различные сцены так, как если бы они порождали один и тот же эмоциональный отклик. Кое-что из этого объясняется фреймами: человек может относить к одной и той же сцене то, что рассматривается другими в качестве разных сцен; он может заключать в скобки продолжительный отрезок деятельности, размещая в одном и том же фрейме жизненный материал, который другие люди дифференцируют для того, чтобы менять фреймы своего поведения. Во всех этих случаях человек производит впечатление страдающего манией или депрессией. Но причина отклонений (в некоторой степени) связана не с его настроем, а с фреймированием происходящего.

VII

Перейдем к заключительным комментариям, касающимся искажений фреймов. Можно ли, учитывая возможности анализа фреймов, компенсировать дезорганизацию мира? Можно ли исправить восприятие мира у каждого человека? Существует ли такая когнитивная организация мира, которая позволяет корректировать наши ошибки, разоблачать обманы, преодолевать заблуждения, и если существует, то как достичь наилучшего результата в исправлении искажений?

Ответ на эти вопросы, по всей вероятности, следует искать в пересмотре проблемы преобразования. Как уже утверждалось, самая стойкая реальность поддается систематическому изменению, лишь бы подобрать к ней соответствующий ключ. Перевернем проблему с ног на голову: если мы хотим покончить с искажениями в восприятии мира, особенно мира повседневности, давайте посмотрим, каким образом можно переключить деятельность, перевести ее в другой план. Такая постановка вопроса ведет нас к пониманию того, что для преобразования деятельности необходимо установить способ ее постепенного систематического изменения. Нужна своего рода инфраструктура, то есть типизация (patterning) деятельности, воспроизводимая в поведении структурная формула. Как только установлена постоянно повторяющаяся схема, можно изменить или переделать сопутствующие ей обстоятельства. В свою очередь, эти изменения вызовут цепную реакцию систематических преобразований в поведении участников взаимодействия, а прежнее смысловое содержание действий уйдет на второй план.

Рассматриваемые здесь беды специфичны тем, что принадлежат исключительно сфере действия индивида, при этом физические условия действия не имеют значения. Единственное ограничение состоит в том, чтобы другие участники ситуации были вынуждены так или иначе общаться с ним.

Возьмем, например, затруднения физического и культурного порядка, присущие форме межличностной коммуникации: шепелявость, пришепетывание, брызганье слюной, гримасы, тяжелый взгляд, «вульгарный акцент» и т. д. Подобные дефекты действуют на инфраструктурном уровне, они по-своему градуируют ситуацию, здесь каждое слово или взгляд заново создают проблему в межличностном общении, можно сказать вымучивают общение, порождают новые и новые недоразумения. Несомненно, все это являет собой результат преобразований, в ходе которых осуществляются транспозиции, то есть систематические смещения обычных форм деятельности. В приведенных выше примерах мы имели дело с непроизвольными преобразованиями, так сказать самонастраивающимися фреймами-ловушками. Нечто подобное происходит в том случае, когда неожиданно говорят: «Это шутка!»; тот, чье поведение переопределяется, чаще всего не рассчитывает на преобразование ситуации. Возникает вопрос: может ли человек произвольным образом изменить свое поведение, и если да, то какие формы поведения поддаются преобразованию? Можно ли при этом пренебречь реакцией других людей, не позволить им делать то, что они привыкли делать в аналогичных ситуациях?

По всей видимости, наиболее типичный и распространенный пример такого поведения можно назвать «речевой смекалкой» (speech enterprise). Целенаправленное осознанное преобразование речевого стиля, ориентированное на воображаемую утонченность, следует отличать от «изысканной речи», в данном случае имеется в виду осознанное подражание речевой манере высшего класса в чисто игровых целях. Этот пример заслуживает более подробного рассмотрения.

Можно имитировать «акцент» говорящего, чтобы указать на его социальное происхождение, либо иным образом определить его место за рамками общения. Если кто-то пытается имитировать акцент, можно ожидать, что подделка рано или поздно проявится, особенно в ходе продолжительного разговора. Обычно так и случается.