Читаем Анализ фреймов. полностью

Если бы я написал буквально так: «А что можно сказать о значках ***, которые отделяют комментарии и т. п.», — был бы уместным такой оборот и можно ли на этот счет сформулировать какое-нибудь простое правило? Учитывая мотивационную релевантность тех, кто занимается правописанием, в книге по орфографии уместно привести примеры правильного письма, отвлекаясь от значения слов. Точно так же в книге по географии вполне уместно вместо слов использовать карты. Но когда герой детектива находит шифрованную записку на клочке бумаги и автор помещает еще и ключ в середину страницы, как карту в книге по географии, чтобы читатель видел и шифр, и шифровку, он заставляет читателя переключиться на нехудожественный фрейм. Возникает вопрос: имеет ли он на это право? Не слишком ли остроумно для антрополога писать о роли метафоры в науке и употреблять «биологическую» лексику: «Всякий раз чувствуешь что-то овечье, когда в социальные науки привносят метафору. Возможно, такое ощущение исходит от ее тонкорунной мягкости и шелковистости»[117]. Аналогичным образом, если я попытаюсь ловчить с предисловиями, разве это не отличается от описания уловок в предисловиях (к которым, кстати, нет нужды прибегать в начале любого исследования). Разве нет разницы между деланием и описанием того, что делается? Допустимо ли мне при рассмотрении этих вопросов приводить свой собственный текст («А если бы я написал буквально так: „А как это отразится на ***, которые отделяют комментарии и т. п.“, уместно ли такое использование») в качестве иллюстрации? А что касается последнего предложения, можно ли еще сомневаться в употреблении звездочек? В конце концов, какие могут быть сомнения в том, печатать ли сомнительные места, приводимые в качестве примера сомнительных мест?


* * *

Если бы я продолжал комментировать предложение, следующее за последним предложением, содержащее закавыченную цитату и звездочки, применимость которых сомнительна, можно было бы цитировать и это предложение, то есть использовать соответствующие знаки пунктуации и, кроме всего прочего, оставить читателю возможность без особых усилий понять, что и о чем тут говорилось? Можно ли таким образом достичь пределов допустимого в печатном слове?


* * *

Анализ фреймов имеет дело именно с такими вопросами.


2

Первичные системы фреймов

I

Когда в нашем западном обществе человек распознает какое-либо конкретное событие, во всех случаях он вкладывает в свое восприятие одну или несколько систем фреймов или схем интерпретации, которые можно назвать первичными. В самом деле, фреймы присутствуют в любом восприятии. Я говорю именно о первичных фреймах, потому что применение человеком схемы или перспективы не зависит ни от какой другой базовой или «настоящей» интерпретации и не восходит к ним; несомненно, первичная система фреймов являет собой как раз то, что обнаруживает нечто осмысленное в тех особенностях сцены, которые в ином случае не имели бы никакого смысла.

Первичные системы фреймов различаются по степени организации. Некоторые из них’ представляют собой хорошо разработанную систему учреждений, постулатов и правил, другие — их большинство — не имеют, на первый взгляд, отчетливо выраженной формы и задают лишь самое общее понимание, определенный подход, перспективу. Однако независимо от степени своей структурной оформленности первичная система фреймов позволяет локализовать, воспринимать, определять практически бесконечное количество единичных событий и присваивать им наименования. Похоже, человек не осознает внутреннюю структуру фреймов и, если его спросить, вряд ли сможет описать ее с большей или меньшей полнотой, что не мешает ему пользоваться фреймами без каких-либо ограничений.

В повседневной жизни нашего общества, если не проводится вполне последовательно, то достаточно отчетливо ощущается различие между двумя обширными классами первичных систем фреймов — назовем их природными и социальными[118]. Природные системы фреймов определяют события как ненаправленные, бесцельные, неодушевленные, неуправляемые — «чисто физические». Принято считать, что неуправляемые события полностью, от начала до конца, происходят благодаря «естественным» факторам, что никакое волеизъявление, каузально или интенционально, не вмешивается в их естественный ход и нет никого, кто бы постоянно направлял их к цели. Невозможно представить себе успех или неудачу применительно к таким событиям; здесь нет места ни негативным, ни позитивным санкциям. Здесь царят детерминизм и предопределенность. Существует некоторое понимание относительно того, что события, воспринимаемые в рамках одной подобной схемы, могут быть редуцированы к другим событиям, воспринимаемым в более «фундаментальной» системе фреймов, и некоторые общепринятые понятия, например сохранения энергии или единичного, разделяются всеми. Элегантные версии природных систем фреймов можно найти, естественно, в физических и биологических науках[119]. В качестве самого простого примера можно взять сводку о погоде.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше

Сталкиваясь с бесконечным потоком новостей о войнах, преступности и терроризме, нетрудно поверить, что мы живем в самый страшный период в истории человечества.Но Стивен Пинкер показывает в своей удивительной и захватывающей книге, что на самом деле все обстоит ровно наоборот: на протяжении тысячелетий насилие сокращается, и мы, по всей вероятности, живем в самое мирное время за всю историю существования нашего вида.В прошлом войны, рабство, детоубийство, жестокое обращение с детьми, убийства, погромы, калечащие наказания, кровопролитные столкновения и проявления геноцида были обычным делом. Но в нашей с вами действительности Пинкер показывает (в том числе с помощью сотни с лишним графиков и карт), что все эти виды насилия значительно сократились и повсеместно все больше осуждаются обществом. Как это произошло?В этой революционной работе Пинкер исследует глубины человеческой природы и, сочетая историю с психологией, рисует удивительную картину мира, который все чаще отказывается от насилия. Автор помогает понять наши запутанные мотивы — внутренних демонов, которые склоняют нас к насилию, и добрых ангелов, указывающих противоположный путь, — а также проследить, как изменение условий жизни помогло нашим добрым ангелам взять верх.Развенчивая фаталистические мифы о том, что насилие — неотъемлемое свойство человеческой цивилизации, а время, в которое мы живем, проклято, эта смелая и задевающая за живое книга несомненно вызовет горячие споры и в кабинетах политиков и ученых, и в домах обычных читателей, поскольку она ставит под сомнение и изменяет наши взгляды на общество.

Стивен Пинкер

Обществознание, социология / Зарубежная публицистика / Документальное
Как мыслят леса
Как мыслят леса

В своей книге «Как мыслят леса: к антропологии по ту сторону человека» Эдуардо Кон (род. 1968), профессор-ассистент Университета Макгилл, лауреат премии Грегори Бэйтсона (2014), опирается на многолетний опыт этнографической работы среди народа руна, коренных жителей эквадорской части тропического леса Амазонии. Однако цель книги значительно шире этого этнографического контекста: она заключается в попытке показать, что аналитический взгляд современной социально-культурной антропологии во многом остается взглядом антропоцентричным и что такой подход необходимо подвергнуть критике. Книга призывает дисциплину расширить свой интеллектуальный горизонт за пределы того, что Кон называет ограниченными концепциями человеческой культуры и языка, и перейти к созданию «антропологии по ту сторону человека».

Эдуардо Кон

Обществознание, социология
Управление мировоззрением. Подлинные и мнимые ценности русского народа
Управление мировоззрением. Подлинные и мнимые ценности русского народа

В своей новой книге автор, последовательно анализируя идеологию либерализма, приходит к выводу, что любые попытки построения в России современного, благополучного, процветающего общества на основе неолиберальных ценностей заведомо обречены на провал. Только категорический отказ от чуждой идеологии и возврат к основополагающим традиционным ценностям помогут русским людям вновь обрести потерянную ими в конце XX века веру в себя и выйти победителями из затянувшегося социально-экономического, идеологического, но, прежде всего, духовного кризиса.Книга предназначена для тех, кто не равнодушен к судьбе своего народа, кто хочет больше узнать об истории своего отечества и глубже понять те процессы, которые происходят в стране сегодня.

Виктор Белов

Обществознание, социология