Эти факты играют огромную роль в понимании языка тела. Общее отношение нашего пациента к жизни имело также негативную природу. НЕТ представляйте собой основную черту его характера. Несмотря на то, что он страдал и боролся против этой черты своего характера, он не мог избавиться от нее. Неважно, насколько сильно он хотел сказать <да>, чтобы быть положительным, - его характер постоянно говорил НЕТ. И исторические и биопсихологические функции этого <нет> со стороны его характера были легко объяснимы. Как и многим другим маленьким детям, его мать постоянно ставила ему клизму. Подобно другим детям, он реагировал на это насилие ужасом и внутренней яростью. Чтобы уменьшить степень своей ярости, он делал над собой усилие: опирался на основание таза, изрядно сокращал дыхание, в общем выражал протест положением тела <нет-нет>. Все живое в нем хотело (но ему не позволялось) крикнуть НЕТ этому насилию. С тех пор открытая выразительность его жизненной системы стала по существу отрицать все и всех. И хотя эта отрицательная черта характера представляла собой острый симптом, это было в то же время выражением сильнейшей самозащиты, которая первоначально была рациональна и обоснованна. Но эта самозащита, рационально мотивированная вначале, отразилась на функции мышц, которые постоянно стали напрягаться при любом раздражении.
Я уже объяснял, что опыт детства имеет свойство <влияния прошлого> только лишь в том случае, если это отражается в жестком панцире и в настоящее время. В случае нашего пациента рационально мотивированное <нет-нет> прошло через годы и трансформировалось в невротическое и иррациональное <нет-нет>. Другими словами, оно превратилось в постоянное состояние мышц, которое было готово выразить это. Выражение <нет-нет> исчезло с расслаблением мышц в процессе лечения. Таким образом, историческое событие в виде поступка матери потеряло свое патологическое значение.
С точки зрения глубинной психологии, правильным было бы сказать, что в случае этого пациента аффект защиты был подавлен. С другой стороны, рассмотренное с позиции биологического ядра, это <подавление> не дает организму способности сказать ДА. Положительная, утвердительная позиция в жизни возможна только тогда, когда функции организма едины, когда плазматические возбуждения вместе с эмоциями, относящимися к ним, могут пройти через все органы и ткани беспрепятственно; короче, когда экспрессивные потоки плазмы могут двигаться свободно.
Если хотя бы один сегмент панциря ограничивает данную функцию, то выразительное движение утверждения нарушено. Маленькие дети в этом случае не могут полностью погрузиться в игры, подростки безобразничают на работе или в школе, взрослые действуют подобно движущемуся автомобилю с включенным тормозом. У воспитателя, учителя или технического руководителя создается впечатление, что этот человек ленив, непокорен и ни к чему не способен. Заблокированный человек, в свою очередь, везде ощущает провалы, <несмотря на все свое старание>. Этот процесс можно перевести на язык живого организма: организм всегда действует биологически правильно, однако при проходе через него органных возбуждений, функционирование замедляется и выражение <я получаю удовольствие в действии> автоматически переводится в бессознательное <я не буду> или <я не хочу.> Короче говоря, организм не отвечает за собственный аварийный режим.
Этот процесс имеет всеобъемлющую важность. Я умышленно выбрал клинические примеры, которые имеют общую применимость. На основе этих ограничений в функционировании человека мы придем к более глубокому и всестороннему пониманию целой серии непонятных общественных явлений, которые останутся невыясненными без их биофизической предпосылки.
После этого длинного, но необходимого отступления вернемся к пятому сегменту мышечного панциря. Мы уже говорили о выразительных движениях, которые проявляются при наличии первых четырех сегментов. Торможение мышц глаза выражает <пустые> или <печальные> глаза, твердо сжатая челюсть - <подавленную ярость>. Плач или рев вырывается на свободу из <узла в груди>.
Язык тела без труда переводится на словесный язык, и выразительное движение сразу становится понятным, когда мы работаем на четырех сегментах. Ситуация усложняется, когда мы работаем на диафрагменном. Как только диафрагменный сегмент панциря уничтожен, мы больше не в состоянии перевести язык движения на словесный язык. Это требует подробного пояснения. Открытая выразительность, которая следует после того, как мы разрушили диафрагменный сегмент, ведет нас к непониманию глубины жизненной функции. Здесь мы сталкиваемся с новой проблемой: каким именно образом человеческое существо связано с примитивным животным миром и с космической функцией энергии?