Анализ романа «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова

По мнению Андрея Кураева Булгаков расщепил фигуру «Фауста». Маргарита наделяется волей, а мастер – гениальным писательством, но он нерешителен. И Маргарита дается мастеру Воландом, чтобы она приложила усилия для опубликования романа. Неудача мастера вызвала негатив со стороны сатаны. Он столько вложил в мастера (выигрыш по облигации, встреча с Маргаритой, интуитивность от дьявола), а тот не оправдал надежд и точку зрения Воланда не сделал публичной.

Мы же полагаем, что автор представил роман «Мастер и Маргарита» в оболочке трагедии «Фауст».

В ней Мефистофель заключает пари с Богом, чтобы заполучить душу Фауста. Здесь Гете по-новому взглянул на библейскую историю о праведнике Иове. Однако, несмотря на все ухищрения беса, душа Фауста уносится ангелами на небо. И как мы понимаем, Господь это совершил помимо желания Мефистофеля.

Итак, уже в эпиграфе к роману приводится фрагмент диалога между Фаустом и Мефистофелем:

…Так кто ж ты, наконец?

– Я – часть той силы,

что вечно хочет

зла и вечно совершает благо.

Гете. «Фауст»

Мы согласны с оценкой профессором Ужанковым романа как прелестного, т.е. прельщающего или обманывающего, но по форме, в которой многое от трагедии «Фауста» Гете. И этого прельщения писатель последовательно придерживается на протяжении всего романа от эпиграфа до эпилога.

Мы знаем, что эпиграф перед произведением характеризует основную идею романа. Следовательно, в конце все должно закончиться хорошо. Вроде бы так и есть. Мастер и Маргарита обретают покой в вечном приюте. Иван Бездомный становится профессором Поныревым. И т.д. Только буфетчик Андрей Фокич Соков умер от рака печени, как и предсказано. Таким образом, содержание эпиграфа вроде бы воплощается, как и предречено.

Однако, во-первых, следует прояснить один момент в эпиграфе. По мнению богослова Дмитрия Першина Мефистофель не совершает благо. Оно творится под воздействием Божьей силы, которая не дает свершиться злу. Следовательно, нечистая сила вечно хочет зла, а божественная ей в этом не только препятствует, но и сама творит в мире благо. И этот богословский взгляд подтверждается в конце трагедии. Душа Фауста уносится ангелами на небо.

Во-вторых, дьявол, как говорится, кроется в деталях. Мы проанализировали выше во второй части «Мастер и Маргарита», что такое «свет» и «покой» от Воланда. Первое – это холодный обманчивый лунный свет и второе – адское место для живого человека.

Вот и получается, что уже с самого начала читатель вводится в заблуждение, что, несмотря на приключения, возможно, даже ужасные, в конце все будет хорошо. Причем вводится в заблуждение всезнающим автором.

А дальше множество деталей из «Фауста» разбросано по всему тексту романа.

Само имя Воланда указывает на трагедию. В ней в сцене «Вальпургиева ночь» («Walpurgisnacht») Мефистофель представляется дворянином Воландом («Junker Woland»).

В описании Воланда при его первом появлении также присутствует деталь из трагедии. «Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду – лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом – иностранец».

Такая деталь как набалдашник в виде головы пуделя явно отсылает к «Фаусту», где Мефистофель является герою под видом пуделя, чтобы не открывать свой истинный облик. И именно в таком виде бес впервые проник в келью Фауста.

«Мой пудель напыжился, как пузырь,

<…>

Нет, это не собачья стать!

Я нечисть ввел себе под свод!»

(Часть 6. Рабочая комната Фауста)

То же изображение пуделя снова возникает в сцене Великого Бала у сатаны. На Маргариту водрузили регалии королевы: «Откуда-то явился Коровьев и повесил на грудь Маргариты тяжелое в овальной раме изображение черного пуделя на тяжелой цепи».

Кстати, любимых женщин Фауста Гете и мастера Булгакова зовут одинаково – Маргарита (в нем. уменьшит. Гретхен).

Заметим, что детали в романе берутся не только из трагедии «Фауст», но и из одноименной оперы Шарля Гуно.

– Лишь только вы начали его описывать, – продолжал гость, – я уже стал догадываться, с кем вы вчера имели удовольствие беседовать. И, право, я удивляюсь Берлиозу! Ну вы, конечно, человек девственный, – тут гость опять извинился, – но тот, сколько я о нем слышал, все-таки хоть что-то читал! Первые же речи этого профессора рассеяли всякие мои сомнения. Его нельзя не узнать, мой друг! Впрочем, вы… вы меня опять-таки извините, ведь, я не ошибаюсь, вы человек невежественный?

– Бесспорно, – согласился неузнаваемый Иван.

– Ну вот… ведь даже лицо, которое вы описывали… разные глаза, брови! Простите, может быть, впрочем, вы даже оперы «Фауст» не слыхали?