Аналогичный мир

Уголёк не договорил, судя по звукам, ему кто-то дал по затылку. Не из любви к индейцам, понятно, или к нему лично, а молод ещё Уголёк для спора. А когда он смыл пену и протёр глаза, ни Уголька, ни Живчика уже не было. Рядом мылся трёхкровка из соседней камеры. Видно, по нему Каракатица прошёлся: не моется, а так, обтирается водой, и душ пустил еле-еле…

…Эркин проснулся вовремя. Ещё немного, и он бы себе устроил душ. Хочешь, не хочешь, надо вставать. Он откинул одеяло так, чтобы потом было удобно лечь, и осторожно сел. Голова уже не кружилась, и тело, в общем-то, слушалось. Так же осторожно он встал и пошёл, стараясь не шевелить правой рукой. Он не смотрел по сторонам, не до того ему сейчас, но, уже возвращаясь, поискал взглядом девочку. Кажется, вчера, если это только ему в бреду не почудилось, он напугал её. А ему это уже совсем ни к чему.

Но она спала. Видно, как играла, так и заснула прямо на полу у своей кровати в обнимку с каким-то тряпичным зверем. Разбудить, что ли? Пол холодный. Осторожно, боясь упасть, он подошёл и наклонился над ней.

— Алиса. Не спи на полу, Алиса.

Она только поёрзала щекой по морде игрушки и не ответила. Эркин беспомощно выругался вполголоса. С одной рукой ему не управиться. И если она сейчас проснётся и закричит… не хочется думать, что потом будет.

Он опустился на корточки, передохнул и попытался подсунуть левую здоровую руку под неё. Так. А теперь… а теперь… Он поднимался, держа её на локте поперёк туловища. Конечно, она была слишком тяжела и сразу заскользила вниз, но он успел качнуться вперёд и дал ей соскользнуть на кровать. И, наконец, облегчённо выпрямился. Сердце бешено колотилось о рёбра, на лбу выступил пот. Но дело сделано. А чтоб не проснулась… Он поднял за ухо смешного зверя и положил рядом с ней. Вот так. С минуту он стоял, переводя дыхание и глядя на разметавшуюся во сне девочку, и медленно побрёл к постели. Ныло потревоженное плечо, неприятно зудела щека. Ну, щека это пустяк. Спальником ему всё равно не быть, так и красота ни к чему. А плечо хуже. Одноруким ему только попрошайничать.

Эркин сел на край постели. Так, надо попробовать. Если чтоб падать, так не на пол. Сжал несколько раз правый кулак. Осторожно приподнял и опустил его. Локоть работает. Как и все спальники, он хорошо знал возможности тела и пробовал двигать рукой не наугад. С каждым движением нарастала боль. Но он уже знал, что сустав цел, только от удара заплыл снаружи. Наверняка внутри синяки. Такое бывало от сильных ударов: на коже не видно, а внутри больно. Это, когда он уже упал и пытался прикрыться, ударили сапогом. Кованый армейский сапог. Целили в подмышку, выбивая сустав, но он успел прижать руку. Вот она, шишка сверху, она и мешает. И болит, стерва. Но рука цела. А болеть будет, пока не рассосётся. Это он хорошо знал.

Эркин медленно, уже не так остерегаясь боли, как растягивая удовольствие, лёг и потянул на себя толстое тяжёлое одеяло. Сейчас он будет спать, потом придёт Женя, потом… а не надо ему никакого потом… Придёт Женя… И тут он вдруг сообразил, что это за странный запах преследует его с утра. Это же уксус! Женя его уксусом протёрла. Эркин тихо засмеялся, не разжимая губ. В Паласе были другие запахи…

…Он мылся долго, пока не овладел собой, пока не загнал воспоминания так глубоко, чтоб и случайно не проболтаться, и оставил только то, что нужно сказать. И когда шёл в сушку, лицо его было мокрым только от воды. Сушка была забита, пришлось поработать и локтями, и коленями. Много народу оказалось и в промазочной. Он дал кому-то по шее, отпихнул вертевшегося под ногами мальца и цапнул с полки непочатую банку с кремом. Промазка после душа — не пустяк. Кожа должна быть мягкой, гладкой и упругой, зашершавеешь, зашелушишься — на первой же сортировке вылетишь… прямиком в Овраг. Ссоры из-за банок уже кончались, работали дружно. Ну конечно, помогая, могут тебе комок крема в рот засунуть, но это так — в шутку, как щипки на массаже. К нему протиснулся Живчик.

— Поворачивайся.

Он подставил спину. Втирая крем в лопатки и вдоль хребта, разминая ему мышцы, Живчик быстро шептал.

— А умотан ты здорово, даже с лица спал… расскажи, как делал… А то целок навалом, как сбесились, того и гляди залетишь… Каракатица зло срывал, того из левой камеры, он рядом полоскался, так отметелил, что лазарета не миновать…

Он выпрямился и повернулся к Живчику.

— Хорош. Теперь ты давай, — и развернул того к себе спиной. И так же, растирая длинную мускулистую золотисто-коричневую спину, зашептал. — Руками больше работай, не горячи, а расслабь. И потом, упаси тебя от рывков, дави аккуратно и всё.

— Полночи проваландаешься, — пробурчал Живчик.

— А быстро да резко, себе дороже. Зато потом будешь спать, а не синяки пересчитывать.

— Угостила хоть тебя?

— Апельсином.

— Это на Выборе-то?!

— Первачка, сразу не сказала, а потом… сам знаешь. А у неё одна пятёрка.

— Совсем голь в Палас попёрлась, даже на вино у них нет, — вздохнул Живчик.

Он только хмыкнул в ответ.