Они одновременно встали, и Джонатан очень естественно протянул негру руку. Удивлённый взгляд, секундная заминка, и рукопожатие вышло естественным. Потом Джонатан обменялся рукопожатиями с остальными. За ним так же попрощался с парнями и Фредди.
Джонатан и Фредди ушли первыми: всё-таки нежелательно, чтобы их видели всех вместе. Когда они отошли достаточно далеко, Фредди усмехнулся.
— Если бы переговоры о капитуляции, — кивнул Джонатан, — вёл этот парень, условия были бы куда легче.
— Легче для кого, Джонни?
— Ты прав. Ну что ж, на парней можно ставить. Завтра к капитану в одиннадцать. Часа на предварительный разговор хватит.
— Должно хватить, — кивнул Фредди.
Эркин шёл быстро, почти бежал. Обещал Жене, что ненадолго, а сам… Женя вчера так и не помылась, а вода, дрова… всё бросил, убежал. Но ведь не мог он не сходить к Андрею. За лето так привык, что Андрей всегда рядом… Кроссовки мягко стучали по земле. В сапогах так не побегаешь. Джексонвилль — не Бифпит, до утра не гуляет, если не соваться на Мейн-стрит и в богатые кварталы рядом, то тебя никто и не увидит. Ну, вот и поворот, калитка… Он осторожно тронул её ладонью. Заперто. Медленно Эркин расстегнул куртку и вынул из внутреннего кармана ключи, нашёл на ощупь нужный, вставил в скважину. Ключ повернулся с тихим щелчком. Эркин даже не услышал, а почувствовал его. Войдя, закрыл и запер калитку. Несколько шагов, и он у двери. И снова ищет ключ, нащупывает скважину, вставляет, открывает дверь… Он пришёл домой, это его дом, у него ключи от дома. Только сейчас до Эркина стало доходить то, что смутно ощутилось днём, когда Женя отдала ему ключи. Так же тщательно и тихо он запер за собой дверь и поднялся по лестнице. Верхняя дверь тоже закрыта. И снова, всё снова. Он вошёл в крохотную прихожую, запер за собой дверь и тщательно вытер ноги о расстеленную у дверей тряпку.
— Эркин? — позвал его из кухни голос Жени.
— Да, — откликнулся он внезапно севшим голосом.
— Подожди в комнате, я сейчас.
Значит, она моется.
— Хорошо.
Эркин вошёл в комнату. На столе ровно горит лампа, окна занавешаны… И тут на него обрушилась Алиса.
— Ага, вернулся! — она с размаху ткнулась в его ноги. — А мама на кухне. Мы тут спали-спали, а потом полдничали, а потом я гуляла, а тебя всё не было, а ты работал, да?
— Да, — кивнул. — Работал.
Она потащила его за руку к своей табуретке.
Когда Женя вошла в комнату, закручивая в узел мокрые волосы, они изучали баульчик. Алиса показывала Эркину все эти крючки, челночки, ножнички, тесьму, платочки с узорами… Эркин рассматривал всё это с таким живым интересом, что Женя умилилась, любуясь ими. Почувствовав на себе взгляд Жени, он поднял голову и обернулся к ней. Женя улыбнулась.
— Мыться будешь? Тогда иди, пока плита тёплая.
— Нууу… — обиженно протянула Алиса. — А мы ещё не всё посмотрели.
— Потом, — утешила её Женя. — Сегодня не последний день.
— Ладно, — вздохнула Алиса. — А ты мне почитаешь?
— Почитаю, — кивнула Женя. — Эркин, иди мойся, и ужинать будем.
Он встал, осторожно, чтобы не задеть ненароком, перешагнул через рассыпанные на полу игрушки и пошёл на кухню.
Красный свет от плиты, корыто, ведро. Жаркий, наполненный паром и запахом мыла воздух. Он быстро разделся в кладовке. Рубашка, трусы, носки — всё в ведро с грязным и залить тёплой водой, да, взять полотенце, мочалку, мыло… ещё у Роулинга покупал, обмылок остался, ну, на сегодня ему хватит, в корыто тёплой воды и ещё в ковше, чтобы облиться потом. Ну вот… А для головы ещё… ну вот теперь всё. Он сел в корыто, намочил и намылил голову. Ух, хорошо как! Не сравнить с душем. Там просторно, конечно, а здесь зато…
— Давай солью тебе.
— Женя? Ты?
— А кто ж ещё!
Женины руки теребят, перебирают его волосы. Тёплая мыльная вода течёт по лицу, шее. Он, проморгавшись, открывает глаза.
— Ага, спасибо.
— Сиди. Я тебе спину потру.
Он упирается лбом в согнутые колени, чтобы ей было удобнее, и только покряхтывает. Мочалка — прав Андрей — совсем мягкая стала, надо бы новую.
— Ну вот, — Женя удовлетворённо выпрямляется, и он ждёт её обычной фразы о краснокожести, но она молчит, и он поднимает на неё глаза с немым вопросом. Женя улыбается.
— Тёрла, тёрла тебя, а ты всё коричневый.
— Это я загорел. На выпасе когда без рубашки ходил.
Он мягко выдёргивает у неё из руки мочалку, намыливает заново и начинает растирать себе плечи и грудь. Обычно она уходила, а он вставал и домывался стоя, но сейчас Женя почему-то всё стоит рядом.
— Ты чего? Женя?
— Смотрю на тебя. Я так давно тебя не видела.
Эркин улыбается.
— Меня смотреть не пускаешь, а сама… — говорит он нарочито обиженным голосом и довольно ухмыляется, услышав её смех.