Анамнез. История болезни

– Я так рада за тебя Эми, но если что, знай, тебе совсем не обязательно съезжать сейчас же, – она крепко обняла меня, и я почувствовала незримую опору.

– А я за тебя, я так счастлива! – обнимая ее, в голове прокручивались разные мысли.

Мэри была единственной, к кому я чувствовала, что действительно могу открыться и рассказать буквально все, но и эта дверь внезапно захлопнулась, оставив меня на другой стороне. Возможно, если бы в тот период, я нашла человека, которому можно было бы все рассказать, со мной бы не случилось то, что случилось, но это всего лишь гипотеза, мои догадки, которые теперь уже ничего не значат. В тот вечер, счастье слиплось с одиночеством в небольшой комок, образовавшейся в районе груди, микро пустота. Мы отправляли желания к звёздам, мы читали стихи, мы были рядом, а оказались далеко, я не дала стене рухнуть, потому что, в конечном счете, позволила себе поверить в то, что никто не поймёт меня, даже она. Периодически возникающая мысль- пора вытаскивать себя из этого дерьма, приводила к разным последствиям, потому что, через брешь, образовавшуюся внутри, просачивались мои иррациональные убеждения, а рациональные почти всегда терпели фиаско. Я отчаянно стараюсь склеить устойчивую оборонную цепочку из здравых мыслей, но есть что-то, что буквально отбрасывает назад, и вот, спустя пару тройку часов, я уже стою напротив зеркала, смотрю в отражение и не могу сказать, что мне нравится то, что я вижу там, если нет костей, если есть живот, если там есть я. Дело тут не в теле, дело в голове, в шее и в контроле над этим телом, этим разумом, потому что в какой – то момент жизни я позволила себе принять идею о том, что «худоба это красиво», в абсолют. Жуткие реалии социума, определяющего стандарты красоты, корнями въедаются в людей, оставляя шрамы в виде – заниженной самооценки, способной разнести на кусочки всю твою уверенность. А я, я проигрываю каждый день, потому что веду бой с единственным равным противником моего мира, с самой собой.

Глава 10. Булимия       

[Изначальная попытка контролировать все, переросла в абсолютную невозможность реализации этого контроля]