Ананасная вода для прекрасной дамы

Да я и сам успел получить с этой линией неприятный опыт. У буддистов тибетского обряда есть такая практика — «тонглен». Они вдыхают воображаемый дым, символизирующий страдание определенного класса существ, и растворяют его в сиянии сердечного центра. А выдыхают при этом сострадание и любовь. Так делают, чтобы открыть свое сердце разнообразным формам жизни, населяющим Вселенную.

Так вот, я своими глазами видел в интернете, как продвинутые московские буддисты, делающие тонглен на нагов и гьялпо (а к последнему классу относятся, по некоторым сведениям, и русские православные бесы), безжалостно глумятся на своем форуме над евреями — без всякой понятной мне причины. Похоже, вдыхают эти ребята хорошо и много, с дымом страдания там перебоев нет — а вот растворяют таки не до конца. Возникает вопрос, а смогли бы такие буддисты сделать тонглен на евреев? Что-то я сильно в этом сомневаюсь — и на месте тибетских лам проверял бы их искренность именно так. Буду при делах, обязательно сброшу директиву по линии ЦРУ.

Но, к счастью, в мире Дхармы есть не только цветущий этнический бизнес и Стивен Сигал Ринпоче. Есть там и благородная випассана, высокая дорога всех будд и архатов, открытая для любого. Вот по ней я и иду долгими вечерами, когда сторожащие меня пиндосы вконец удалбываются со снятыми в Тель-Авиве телками, а в окне мерцает грозным закатом Мертвое море. Випассаной я занимаюсь для души, и на этом пути ни разу не встретил ни Бога, ни черта. Что, безусловно, радует, поскольку такого добра мне хватает и на работе.

И хоть я не представляю, что ждет меня впереди по служебной части, эта новая сторона моей жизни понятна мне вполне. Если все будет хорошо, скоро я вступлю в Поток и остановлю возникновение феноменов. Растворятся в пустоте ментальные формации, и я перестану гадать, что такое Бог — волна возбуждения, проходящая по нейронным сетям моего мозга, или неизмеримый источник всего, откуда вышли и мой мозг, и проносящиеся сквозь него мысли.

А может быть, еще при жизни я стану архатом, которому никогда не надо будет возвращаться в эту скорбную юдоль смыслов и страстей. И если это случится, всей душой, всем своим пробитым навылет сердцем я верую, что Господь меня простит — как я прощаю Его.

Зенитные кодексы Аль-Эфесби

I. Freedom Liberator

Никто не знает, где могила Савелия Скотенкова.

На его малой родине, в деревеньке Улемы (бывш. Уломы), что верстах в трех от Орла, стоит среди кустов сирени устроенный на деньги зажиточного чеченца-односельчанина памятник — небольшой и по-деревенски скромный. Его сработал местный самородок Леха — а изображает он фигурку человека, грозящего кулаком пикирующему на него самолету.

Самолет и фигурка составляют одно целое — они вырезаны из листа толстой оцинкованной жести, приклепанного к железной раме от тракторного прицепа (памятник собран из подручных материалов, и это делает его особенно трогательным). Человек выглядит беззащитным перед огромным летающим зверем, и нет сомнений, что в схватке он обречен.

Но, если приглядеться, видно — самолет уже слишком низко нырнул в пике, чтобы успеть из него выйти. И тогда становится понятна метафора художника: стоящий на земле может силой духа победить грозного небесного врага, даже если ценой за это окажется жизнь…

Когда поднимается ветер, жестяной лист начинает вибрировать и гудеть, словно включились двигатели воздушной машины. В такую минуту мнится, что из прошлого века долетает грозное эхо войны — совсем ведь рядом Курская дуга. Но гул затихает, и мы вспоминаем, что над головой у нас мирное небо. Надолго ли?

Один раз памятник показали по телевизору — детвора окучивала сирень и запускала в воздух радиоуправляемые модели самолетов. Веселые лица, звонкая песня моторов… Вот только не сказал красноречивый корреспондент, что деток для телевизионного шоу две недели собирали по всей округе. Привыкла за века наша власть широко черпать русский народ, да плескаться им горстями — а вот будет ли завтра, откуда зачерпнуть?

1

О гражданской жизни Савелия Скотенкова осталось мало сведений, и, возможно, правы те, кто считает, что информацию подчистили из каких-то государственных соображений. Даже фотографий почти нет — в хорошем качестве дошли до нас лишь несколько.

На одной Скотенков, в скудном черном пальтишке и серой кепке с ушами, стоит, зябко улыбаясь, на зимней улице у витрины магазина (знатоки Москвы уверяют, что за спиной у него Елисеевский до реконструкции). В нем есть нечто неуловимо провинциальное, но и европейское… Сложно объяснить это чувство. Словно провинция, из которой он приехал — какая-то параллельная Россия, счастливая, зажиточная и с иной историей. Снимок сделан в середине нулевых и отчего-то вызывает симпатию к запечатленному на нем пареньку.