Анарео (СИ)

Лазарус закрыл глаза, но сладко-удушливая вата никуда не исчезла: она облепила лицо, вкрадчиво вползая в ноздри, плотно забивая уши и не давая вдохнуть воздух полной грудью.

«Это конец», — с горечью подумал целитель.

Они его бросили. И поделом… Ушли вперед, не оглядываясь. К чему им жалкий анетис? Лишний груз. А может — побоялись предательства. Что, как Волдета…

Вдруг представилось: совершенно четко, ясно — свершившееся менее получаса назад. Пренебрежительный взгляд, легкое раздражение — чего, мол, встал, как осел, поперек дороги?.. И короткое, в два биения антарского пульса, изумление. Посмел толкнуть, и кто? Ничтожество, глупый мальчишка, перешел дорогу ему, Волдету…

Страха в глазах ликуд Лазарус так и не дождался.

Сможет ли он так же спокойно встретить свою смерть?

Дышать было нечем: ватный туман мягко ластился к лицу. Каково это — умирать, разбившись об острые камни на дне пропасти?.. О чем думал Волдет в последние минуты своей жизни?

Говорят, что перед смертью видятся самые яркие моменты — неважно, плохие или хорошие. У Лазаруса в голове был хаос: обрывки мыслей, бессмысленные картинки, проблески прошлого. Значит ли это, что умирать ему еще слишком рано?

Сердце его колотилось, а ум перескакивал с одного на другого, точно заполошный заяц. Он в отчаянии поднял руки к лицу: отодрать прилипшую, неприятную вату, пока та не забила рот, вдохнуть напоследок, крикнуть о помощи… Но голос осип, и хриплый, чуть слышный звук увяз, поглощенный страшным туманом.

Лазарус сел, так и не открыв глаза, на ледяной пол пещеры, разгоняя лохмотья тумана, и заплакал.

* * *

Костадин ругался.

Он вспомнил все известные ему слова в этом направлении; помянул покойного Феликса, притащившего его предков в Патакву, длинно высказался в сторону самих предков, не забыл о круенто, которые догадались запрятать посох в такую глушь, и теперь ему, Костадину, приходилось пробираться через немыслимые препятствия, чтобы добраться до заветной цели. Да еще проклятые родичи куда-то подевались: только что были здесь, рядом, а теперь никого нет, и поди, разбери чего в этой кромешной тьме. Посох упорно не желал рассеивать мрак, и дормиен никак не удавалось его оживить.

— Накаркал, дурень старый, — раздосадованно бормотал глава, посох, мол, отжил свое… Вот он и отжил…

Антар побоялся идти вперед: одному свету известно, что творится там, в темноте; спустился на корточки и пополз, прощупывая каждый сантиметр.

* * *

— Знал же, что нечего родственничкам доверять, — Игнаас горько рассмеялся. — Нет, дойти бы всем вместе, найти, а потом как-нибудь уж разобрались бы с дележом.

Ну, если Костадин поверил Лазарусу, он об этом еще пожалеет. Молодчик-то больно изворотливый, ткнет его где-нибудь палочкой своей, как Волдета, и поминай, как звали.

Он стоял на крохотном пятачке размером чуть больше его ступней, вместе взятых, и страшился не то, чтобы повернуться — вздохнуть. Со всех сторон его окружало ничто.

Ничто смотрело предательской темнотой, и, как Игнаас ни старался, он глубина пропасти ускользала от его взгляда, несмотря на то, что в самой пещере светлело с каждой минутой — словно каким-то чудом, без солнца, прибывал рассвет.

Чуть изогнув голову, точно большая ночная птица, взгромоздившаяся на тонкую ветку, антар только и смог высмотреть, что пятачок под ногами уходит вниз резко закручивающейся спиралью.

* * *

Лазарус несколько раз зевнул — ему отчего-то смертельно захотелось спать.

— Смертельно, да уж, — глупо хихикнул он, борясь с накатывающей истерикой, и вытер взмокшее от жары лицо. Оперся на холодный камень — рука угодила прямиком в что-то шелковое, невесомое, тонкое. Анетис не выдержал и открыл глаза, зачерпывая горсть нежных лоскутков. Поднес как можно ближе…

Легкие, полыхающие красным огнем, лепестки мака, измятые нервными пальцами, казалось, смеялись ему в лицо.

Догадка пришла внезапно: встали на место удушливый туман, внезапная сонливость… Лазарус вскочил и заметался по пещере. Он не хотел, не хотел неощутимо умирать, медленно погружаясь в сон. Стоит сомкнуть веки, и его здесь никто не найдет.

Теперь анетис был уверен, что это проделки Костадина. Мак — вечный символ дормиен. Ну ничего, только бы выбраться отсюда, а там он не забудет, ох, не забудет…

Удар о каменную стену обрадовал его. Только бы пещера оказалась не слишком длинной, — молился он про себя, — только бы.

Кожей, разгоряченной и расцарапанной о шершавую поверхность, антар почувствовал пустоту и в следующий момент понял, что перед ним выход — и шагнул, освобождаясь от снотворного, сладко-ядовитого запаха.

Зрение постепенно привыкало к блеклой полутьме: здесь гораздо светлее, чем в маковом дормиенском тумане, — решил про себя Лазарус. На этот раз он не торопился: кто знает, какие сюрпризы еще приготовили ему родичи?

В гроте было пусто; антар потихоньку двинулся вперед. Нужно было выбираться отсюда, да поскорее. Надежда вспыхнула в нем с новой силой; он даже мысленно посмеялся с презрением: надо же, на какие потуги решились родичи, чтобы избавиться от него. И кто им помог, хотелось бы знать?