Анархия non stop

Жителям В, похоже, не остается ничего, кроме как последовать примеру своих животных, т.е. разделиться на группы, стать внимательнее и смелее и, несмотря на отстрел, напасть на тех, «к кому судьба не была так строга». Лишивший собак мяса сам становится мясом для собак.

Политика детерминирована экономикой, но экономика, в свою очередь, продиктована из сферы идей, выраженных в религиозной практике. Бог создал крестьян, ремесленников, солдат, священников, сделав их в чем-то похожими на него, но ростовщиков, видимо, создал Сатана, недаром самая знаменитая коммерческая операция в истории — это случай с иудиным серебром. Начав с требования ограничить власть финансовых монополий, вы неизбежно приближаетесь к отрицанию ростовщичества и вслед за этим — к отмене всякой частной собственности.

Высшая на лестнице идей — Справедливость. Евангелие рассказывает, как Бог сам стал слугой Справедливости. Народ, обрекающий себя на рабское состояние, достоин подобной доли до тех пор, пока не выберет активное сопротивление, т.е. пока не докажет, что рабский путь для него отнюдь не единственный. Любые институции существуют постольку, поскольку хотя бы отчасти соответствуют идеалу, растворенному в народе. Когда такое соответствие окончательно исчезает, люди восстанавливают его силой, происходит восстание. Общественный договор перестает быть хоть сколько-нибудь справедливым, потому что перестает быть осознанным, соглашение воспроизводится в вещах, в лексике, в модных сюжетах, но не в виде прямых высказываний.

Социальное развитие, т.е. бесконечное уточнение договора между живыми, не совпадает с технологическим прогрессом, совершенствующим вещи и прежде всего — вещи убивающие. Поэтому страны, называющиеся «передовыми», не стоит считать наиболее социально развитыми, они убивают больше всех, предпочитая делать это чужими руками и на чужой территории. Общество, организованное по принципу машины, мультимедийного блока, создает скорее нехватку, нежели изобилие. Прежде всего нехватку естественных традиционных отношений, продиктованных растворенным в нас идеалом.

Я не поддерживал «северян» в американской гражданской войне. Времена, когда войны очищали людей, миновали, и неизвестно, вернутся ли. Однако меня не расстроило и поражение юга. Важна война, а не победа, присяга, а не награда. Северяне-добровольцы были не способны выучить присяги, чтобы погибнуть с ней на устах, они знали только лозунги. Их результат — современная Америка, загон для бешеных собак капитализма и кладбище для его священных коров, вскормленных молотыми костями своих рогатокопытных предков.

Если вы все еще живы и за окнами вашей машины бежит обычная двадцатичетырехчасовая хроника, значит, есть нечто, чего вы еще не узнали, есть нечто, чего вы до сих пор не успели. Я успел все.

Признать поражение и предать идеал — это не одно и то же.

Штирнер

Меня зовут Иоганн Каспар Шмидт, и я считаю, все дело в постановке головы, в правильном натяжении позвоночника. Я знал людей, добившихся любых желаемых результатов благодаря правильности позвоночника, не скрою, правда, то же положение постепенно парализовывало в них любые инстинкты, но пока инстинкты еще были, люди, правильно несущие голову, проходили сквозь жизнь, как нож сквозь масло.

Эта практика помогает убить свои инстинкты, впервые выяснить свои желания, и первым гильотинируется король инстинктов, сама жажда жизни. Эта практика — ощущение в позвоночнике крепчайшей нитки, тянущей вас все время вверх — может вылечить вас от одержимости, говоря по-другому, может сделать вас Единственным, если вы не испугаетесь по дороге и не совершите поклон.

Возможно, я известен вам как Макс Штирнер, человек, которого укусила экзотическая муха, автор двух книг, признанных саксонскими ведомостями как плоды разлагающегося ума, однако среди моих читателей немало тех, кто добился исторически засвидетельствованного успеха на предложенном мной пути, но все они прочли мои советы уже после моей смерти, вероятно, это было сделано, чтобы при встрече нам не кланяться и не кивать друг другу.

Двигатель поведения одержимых — конкуренция, но конкуренция персон невозможна, они не заняты на производстве рабства, возможна только конкуренция их капиталов, поэтому одержимые не являются персонами, их судьба — оставаться антропоморфными сгустками общественной болезни. Их механика — вечный мимесис, подражание, ибо они, люди инстинкта, слуги своих финансовых, интеллектуальных, физических или других накоплений, не находят в себе никаких причин для действий, кроме желания жить, соперничать и подражать тем, кто делал это до них.