Анархизм и другие препятствия для анархии

Но с другой стороны, Карлайл против расизма, против национализма, он непримиримый враг государственных массовых мобилизаций — хоть фашистских, хоть сталинистских. В его утопии нации, взятые как культурно-лингвистические сообщества, не исчезнут полностью, но, как правило, не будут собраны воедино какой-то центральной властью. Вместо этого — рыхлые агломерации господских владений, непрерывно соперничающих за силу и славу и всегда готовых объединиться против слишком сильного аристократа, который задумал бы подчинить бояр. Общество, которое Карлайл предвидит — в основном земледельческое, технологически неизощренное и с минимальной торговлей, со стабильным населением, которого будет куда меньше, чем сейчас, и пребывающее в гармонии с природой. Что же странного в надстройке из крепостничества и феодализма при таком материальном базисе — почти неотличимом от того, что предсказывают разные деятели анархизма, технологического минимализма и «нью-эйдж»? В смысле, это же не в первый раз, да?

Что до других постиндустриальных пророков, то Карлайл презрительно отбрасывает их ценности — гуманизм, демократию, законность, равенство, технический прогресс — которые он, реакционер, издевательски объявляет консервативными пережитками обреченного и выродившегося статус-кво. Все они тоже часть проблемы, у которой (настаивает Карлайл) есть решение — только одно решение, жесткое, но единственно выражающее истинную человеческую природу. Современный мир от слишком многих требует слишком многого и дает слишком мало возможностей для их господ от природы. (Вопрос: если они такие господа, то почему уже сейчас не перестроили все на свой лад?)

Хотя сам Карлайл такую мысль возмущенно отвергнет, мне кажется, что он прагматик, хотя и с довольно странными идеями о психологии. Он постулирует, судя по всему, для всех культур (при всем интересе к «западному человеку», какое сверхчеловеку дело до Запада и Востока и до добра и зла?), два неизменных класса — правителей и подчиненных. Он настаивает, что рядовым гражданам лучше всего, когда они пашут землю, добывая скудное, но обычно достаточное пропитание, когда простые природные культы дают простые ответы на простые вопросы о смысле жизни и когда можно гордиться силой и доблестью своего господина.

Может, и так. Но почему Карлайла это вообще занимает? Истинные аристократы никогда не жалуются и никогда ничего не объясняют — они делают, что хотят. Дворяне замечают класс, не индивида. Неужто Эванс — Моисей от постмодернизма, чья судьба — увидеть отблеск Земли Обетованной, где власть (и почва), но, задыхаясь в путах интеллекта и чувств, никогда не взойти в нее самому?

ТАК СКАЗАЛ МИТТИ

Рецензия на: РагнарРедберд. Правда — в силе. Порт Таунсенд: LoompanicsUnlimited, 1984.

Единственное, что мы точно знаем про «РагнараРедберда» («РагнараКраснобородого») — это что в 1896 году на нашем континенте некто под таким именем выпустил в свет книгу «Правда- в силе», «которая дожила до наших дней совершенно безотносительно к народной любви или вниманию академических кругов» (С.Е. Паркер). Возможно, Редбердом был новозеландец Артур Десмонд, который боролся за различные радикальные ценности (права аборигенов, тред-юнионы, единый налог) — потом переехал в Австралию, а оттуда — в Соединенные Штаты. Если так, то свои ценности он переоценил — вернее, выкинул на помойку.

Редберд — не то воплощение социального дарвинизма, не то пародия на него. Сам он был интеллигентом-бумагомарателем — кем же еще? все, что от него осталось, это одна книга — но, по-видимому, мечтал о жизни вольного наемника, сильного статью вожака стаи, извергающего страшные клятвы, пия мед из рога. «Правда — в силе» — это «Так говорил Заратустра», переписанная УолтеромМитти. Редберд пытается, в значительной степени безуспешно, не просто абстрактно опровергнуть морализм, но победить его на внутреннем уровне — вызвав на песенную дуэль. Но он рабски следует нескольким самым распространенным предрассудкам своего века. Его мисогиния и расизм не просто избыточны. Они выдают пристрастие к рыночному хищничеству с его равными возможностями и победителем, получающим всё.

В каком-то смысле Редберд уж точно над нами издевается. Он очевидным образом слишком хорошо знаком с современными ему социальными и экономическими теориями и не может всерьез полагать, что систематическая эксплуатация невиданного богатства нового индустриального общества — это то же самое, что налет на почтовый дилижанс, только в большем масштабе. Никто из презираемых Редбердом современников-социалистов не был так прямолинеен.