Может ли быть более серьезное обвинение против патриотизма, чем то, что таким образом он заклеймит человека преступником, бросит его в тюрьму и отнимет у него результаты пятнадцати лет верной службы?
Бувальда отдал своей стране лучшие годы жизни и самое мужество. Но все это было ничтожным. Патриотизм неумолим и, как все ненасытные монстры, требует всего или ничего. Он не признает, что солдат тоже человек, имеющий право на собственные чувства и мнения, на собственные склонности и идеи. Нет, патриотизм не может этого допустить. Это урок, за усвоение которого Бувальде пришлось заплатить довольно высокую цену, хотя тот и не пропал даром. Выйдя на свободу, он потерял положение в армии, но обрел чувство собственного достоинства. Ведь это стоит трех лет лишения свободы.
Писатель о военных условиях Америки в недавней статье прокомментировал власть военного над гражданским в Германии. Он сказал, между прочим, что если бы наша республика не имела другого смысла, кроме как гарантировать всем гражданам равные права, то она оправдала свое существование. Я не сомневаюсь, что писатель не был в Колорадо во время правления патриотического режима генерала Белла. Он, возможно, изменил бы свое мнение, увидев, как во имя патриотизма и республики людей бросали в каталажки, держали в тюрьмах, гнали через границу и подвергали всяческим унижениям. Инцидент в Колорадо – не единственный случай произвола военных Соединенных Штатов. Едва ли найдется забастовка, в которой войска и милиция не пришли бы на помощь властям предержащим и где они не действовали так же надменно и жестоко, как кайзеровские солдаты. Кроме того, у нас есть военный закон Дика. Неужели писатель забыл об этом?
Немалая беда большинства наших писателей состоит в том, что они совершенно невежественны в текущих событиях или в том, что из-за отсутствия честности они не будут говорить об этих вещах. И так случилось, что военный закон Дика прошел через конгресс с небольшим обсуждением и еще меньшей оглаской – закон, который дает президенту право превратить мирного гражданина в кровожадного человекоубийцу якобы для защиты страны, а на самом деле для защиты интересов той конкретной партии, чьим рупором оказывается президент.
Наш писатель утверждает, что в Америке милитаризм никогда не может стать такой же силой, как за границей, потому что у нас призыв добровольный, а в Старом Свете – принудительный. Однако джентльмен забывает принять во внимание два очень важных факта. Во-первых, этот призыв породил в Европе глубоко укоренившуюся ненависть к милитаризму во всех классах общества. Тысячи новобранцев в знак протеста зачисляются на военную службу и, попав в армию, используют все возможные средства, чтобы дезертировать. Во-вторых, это неотъемлемая черта милитаризма, породившего огромное антимилитаристское движение, которого европейские державы боятся гораздо больше, чем чего-либо еще. Ведь милитаризм – величайший оплот капитализма. Капитализм пошатнется в тот самый момент, когда тот будет подорван. Действительно, всеобщей воинской повинности у нас нет, то есть мужчин обычно не принуждают идти в армию, но у нас сформирована гораздо более требовательная и жесткая сила – необходимость. Разве это не факт, что во время промышленных депрессий происходит громадное увеличение числа призывников? Торговля милитаризмом, может быть, и не прибыльна, и не почетна, но это лучше, чем бродить по стране в поисках работы, стоять в очереди за хлебом или ночевать в муниципальных ночлежках. В конце концов, это тринадцать долларов в месяц, трехразовое питание и ночлег. Но даже необходимость не является достаточно сильным фактором, чтобы вселить в армию элемент характера и мужества. Недаром наши военные власти жалуются на «скверный материал» призывников в армию и на флот. Это признание – очень обнадеживающий знак. Оно доказывает, что в среднем американце еще достаточно духа независимости и любви к свободе, чтобы рискнуть умереть с голоду, но не надеть военную форму.
Думающие мужчины и женщины во всем мире начинают понимать, что патриотизм – слишком узкая и ограниченная концепция, чтобы удовлетворить потребности нашего времени. Централизация власти вызвала к жизни интернациональное чувство солидарности угнетенных народов мира, солидарности, представляющей большую гармонию интересов рабочих Америки и их братьев за границей, чем между американским горняком и его соотечественником-эксплуататором, солидарности, которая не боится иностранного вторжения, потому что она приведет всех рабочих к тому, что они скажут своим хозяевам: «Идите и убивайте сами себя. Мы достаточно долго делали это для вас».