Защитники власти боятся прихода свободного материнства, опасаясь, что оно лишит их добычи. Кто будет вести войны? Кто будет создавать богатство? Кто родит полицейского, тюремщика, если женщина откажется от неизбирательного производства на свет детей? Рожай! Рожай! – кричит король, президент, капиталист, священник. Род должен быть продолжен, женщина должна быть низведена до простой машины, а институт брака – наш единственный предохранительный клапан против пагубного сексуального пробуждения женщины. Но эти отчаянные попытки сохранить состояние рабства тщетны. Тщетны и церковные указы, и безумные нападки правителей, тщетны даже силы закона. Женщина не хочет более участвовать в продолжении рода больных, немощных, дряхлых, несчастных людей, у которых нет ни силы, ни морального мужества сбросить с себя ярмо бедности и рабства. Вместо этого она желает меньшего количества и лучших детей, рожденных и воспитанных в любви и по свободному выбору, а не по принуждению, как обязывает брак. Нашим ложным моралистам еще предстоит познать глубокое чувство ответственности перед ребенком, пробужденное в груди женщины любовью к свободе. Она предпочтет навсегда отказаться от роскоши материнства, нежели рожать в атмосфере, дышащей только разрушением и смертью. И если она станет матерью, то лишь для того, чтобы дать ребенку самое глубокое и лучшее, что способно дать ее существо. Ее девиз – расти вместе с ребенком, она знает, что только так она сможет помочь сотворить настоящую мужественность и женственность.
У Ибсена явно было предвидение свободной матери, когда он мастерскими штрихами изобразил фру Алвинг. Она была идеальной матерью, потому что переросла брак и все его ужасы, потому что разорвала свои цепи и освободила свой дух, чтобы парить до тех пор, пока тот не вернет ей личность, возрожденную и сильную. Увы, было слишком поздно спасать радость ее жизни, ее Освальда, но не поздно понять, что любовь на свободе есть единственное условие прекрасной жизни. Те, кто, подобно миссис Алвинг, кровью и слезами заплатили за свое духовное пробуждение, отвергают брак как навязчивую идею, пустую насмешку. Они знают, длится ли любовь лишь один краткий миг или она вечна, она – единственная созидательная, вдохновляющая, возвышающая основа новой расы, нового мира.
В нашем нынешнем состоянии пигмеев любовь на самом деле чужда большинству людей. Непонятая и отвергнутая, она редко приживается, а если и приживается, то вскоре засыхает и умирает. Ее нежные волокна не выдерживают стресса и напряжения ежедневной рутинной работы. Ее душа слишком сложна, чтобы вплестись в слизкий уток нашей общественной ткани. Она плачет, стонет и страдает вместе с теми, кто в ней нуждается, но не в силах подняться на вершину любви.
Когда-нибудь, когда-нибудь мужчины и женщины поднимутся, достигнут горной вершины, встретят друг друга большими, сильными и свободными, готовыми принять, приобщиться и насладиться золотыми лучами любви. Какая фантазия, какое воображение, какой поэтический гений может хотя бы приблизительно предвидеть возможности такой силы в жизни мужчин и женщин. Если миру суждено когда-нибудь породить истинное товарищество и единство, их родителем будет не брак, а любовь.
Современная драматургия – могущественная распространительница радикальной мысли
До тех пор пока недовольство и смута внутри ограниченного социального класса переживаются безмолвно, силам реакции часто удается подобные феномены подавить. Однако, когда безмолвная смута дорастает до осознанного проявления и становится практически всеобщей, она неизбежно затрагивает все фазы человеческой мысли и действия и ищет личное и общественное выражение в постепенной переоценке существующих ценностей.
Громадное распространение современных осознанных социальных смут невозможно адекватно оценить по одной только пропагандистской литературе. Скорее необходимо познакомиться с более широкими проявлениями человеческого самовыражения, обнаруживающимися в искусстве, литературе, и прежде всего в современной драматургии – самом сильном и масштабном интерпретаторе нашей глубокой неудовлетворенности.
Какой колоссальный фактор пробуждения осознанного недовольства содержится в простых полотнах Милле! Фигуры его крестьян – страшное обвинение наших социальных несправедливостей, несправедливостей, обрекающих «Человека с мотыгой» на безнадежную поденщину, отнимающую у него щедрые дары Природы.
Образы Менье отражают растущую солидарность и вызов непосильному труду группы шахтеров, несущих в безопасное место искалеченного собрата. Так его гений мощно изображает взаимосвязь кипящей смуты среди рабов в недрах земли и ищущего художественного выражения духовного бунта.
Не менее важен фактор бунтарского пробуждения и в современной литературе – Тургеневе, Достоевском, Толстом, Андрееве, Горьком, Уитмене, Эмерсоне и десятках других, воплощающих дух всеобщего брожения и стремление к социальным переменам.