У Толстого отрицание права для нашего будущего носит не безусловную форму; он отрицает его для нашего будущего, так как оно, если и не всегда и не всюду, то, во всяком случае, при наших отношениях весьма противоречит любви, которая в нем отсутствует.
Утверждая право для нашего будущего, Прудон и Тукер говорят этим, что они считают хорошим, конечно, не все частные формы права, а право как таковое. Прудон признает его потому, что оно как таковое никогда и нигде не противоречило справедливости; Тукер же — потому, что оно никогда и нигде не вредит счастью отдельного человека. Наконец, у Бакунина и Кропоткина утверждение права для нашего будущего означает то, что они предвидят, что прогресс развития в нашем будущем сохранит существование права как такового, но, конечно, не современных частных его форм; при этом Бакунин подразумевает здесь прогресс человечества от менее совершенного к возможно более совершенному существованию, Кропоткин же — прогресс от менее счастливой к возможно более счастливой жизни.
2. Аномистические учения, в свою очередь, различаются по тому, что они утверждают для нашего будущего в противоположность праву — и именно в том различном смысле, в каком они отрицают право для нашего будущего. По Годвину, в будущем вместо права человеческим законом должно стать общее счастье.
По Штирнеру, в будущем вместо права человеческим законом будет собственное счастье.
У Толстого роль такого закона для будущего играет любовь.
3. Номистические учения отличаются, наоборот, тем особенным преобразованием права, которое они предполагают в будущем.
По Тукеру, безразлично, в будущем должно существовать как законное право, в котором явственно обнаруживается правовая воля, так и неузаконенное право, при котором не существует ее такого явственного обнаружения.
По Бакунину и Кропоткину, в будущем будет существовать только неузаконенное право.
По Прудону, в будущем должна существовать только одна правовая норма, именно та, что договоры должны быть исполняемы.
II. Семь изложенных и признанных анархическими учений могут быть сравниваемы со всей совокупностью учений, признаваемых за анархические, в том, что они общего имеют по отношению к праву. Они не имеют ничего общего в этом отношении. Тем менее может иметь что-либо общее по отношению к праву вся совокупность учений, признанных анархическими.
Изложенные учения могут затем быть сопоставлены относительно тех особенностей, которые они обнаруживают относительно права, с общей совокупностью анархических учений. Обнаруживающиеся между ними различия можно привести в систему, в которой уже не будет места для сопоставленных, а только д ля взаимоподчиненных особенностей. Таким образом, ни одно анархическое учение не может иметь какую-либо особенность, не подходящую под эти особенности.
Все то, что относится к семи изложенным учениям, относится, следовательно, и к анархическим учениям вообще. Они не имеют ничего общего между собой по отношению к праву, а по различию в этом отношении допускают следующую классификацию:
4. Государство
I. По своему отношению к государству, т. е. к тому правовому отношению, в силу которого в какой-нибудь области существует высшая власть, семь изложенных учений имеют нечто общее.
1. Они имеют то общее между собой, что отрицают государство для нашего будущего.
Точнее этого нельзя определить то, что общего имеют друг с другом изложенные учения по отношению к государству, ибо отрицание государства для нашего будущего носит в них совершенно различный смысл.
Отрицание государства для нашего будущего у Годвина, Штирнера, Тукера и Прудона означает то, что они устраняют государство безусловно, следовательно, и для нашего будущего; при этом Годвин устраняет его, потому что государство всегда и всюду вредит общему счастью; Штирнер же и Тукер — потому что оно вредит счастью отдельного человека, а Прудон — так как оно всюду и во все времена препятствовало справедливости.
Отрицание государства означает у Толстого то, что он устраняет государство не безусловно, а только для нашего будущего, так как существование его противоречит любви более, чем его отрицание, и если не всегда и всюду, то по крайней мере при настоящих условиях государственной жизни.
У Бакунина и Кропоткина, наконец, отрицание государства для нашего будущего имеет значение, как предвидение того, что прогресс развития в нашем будущем устранит государство; при этом Бакунин подразумевает здесь прогресс человечества от менее совершенного к возможно более совершенному существованию, Кропоткин же — прогресс от менее счастливой жизни к жизни возможно более счастливой.
2. В том, чтó утверждают они для нашего будущего в противоположность государству — и именно в том различном смысле, в котором они отрицают государство для нашего будущего, — семь изложенных учений не имеют между собой ничего общего.