Анастасия, или Кому выгоден миф о гибели Романовых

Из наших современников мама обожала Иоанна Кронштадтского. Батюшка ходил в черном, темно-синем, коричневом одеянии. На Рождество он дарил нам гостинцы в холщовых мешочках: постные монастырские конфетки, елочные игрушки в виде святых ангелочков. Не помню случая, чтобы принес пустые мешочки. Один раз в месяц приезжал и беседовал с нами. Помню его добрые глаза — вот человек, которого мы любили, старались хотя бы прикоснуться к нему, чтобы благодать перешла на нас. Он был славный и приятный лицом. Алешенька почему-то его не любил, как мне кажется, не то чтобы избегал, но когда мы припадали к батюшке, делал гримаски и говорил, что мы глупые девчонки, липнем к батюшке, — осуждал или ревновал. К Иоанну Кронштадтскому — вот к кому я любила подходить под благословение.

На Рождество я раньше других ставила на свой столик елочку и украшала миниатюрными игрушками, по этой причине в семье меня называли «елочкой».

Я не носила ничего, кроме крестика. Когда придумали восьмиконечную звезду, надела ее. Были еще фарфоровые иконочки, сестры носили их, я — нет. У меня хранилась маленькая фарфоровая иконочка равноапостольной Нины, такая красивая, что не захочешь — возьмешь. Алексей носил свою фарфоровую иконочку в кармане, говорил, что она охраняет его от бед и напастей.

Часто во дворец приходили странники и нищие, приходили каждый день, их помещали внизу, кормили и давали деньги на дорогу. Некоторые оставались ночевать. Когда приходили особенно благочестивые, горничные сейчас же сообщали маме, и она говорила: «Пусть придет». Такой был порядок, обычай. Матушка Херувима, старшая над монашками, ей было семьдесят лет, она высокой жизни, говорила государыне, чтобы принимала Божиих людей и подавала нищим. Она учила государыню, и мама слушала ее.

Наше духовное просвещение состояло и в чтении Жития святых, Евангелия, Псалтири, божественных стихов. Известны слова святого Иоанна Златоуста, что никакая книга так не славит Бога, как Псалтирь. Если сегодня не смог почитать псалмы — почитай завтра вдвойне. У меня было стихотворное изложение псалмов, переложения, составленные Жуковским и другими благочестивыми поэтами. Закон Божий преподавал священник, читал по-русски и по-церковнославянски.

Молитва присутствовала в нашем доме постоянно, утром и вечером молились у себя в комнате. За столом не молились, но крестились. Если на обеде присутствовала матушка, она крестила стол, государю это нравилось. У нас часто бывали матушки, монахини.

В последние годы перед революцией получил распространение спиритизм, иногда во дворце устраивались спиритические сеансы: был человек, медиум, имелся круглый столик без гвоздей. Но в сеансах участвовали второстепенные лица, некоторые придворные, Вырубова например. Государь и мама этим не интересовались, но и не запрещали. Часто во время войны вызывали души погибших.

Мы, дети, гадали на Святках: зажигали бумагу — и к стене — что покажет. Гадали по зеркалу и на картах. Предсказания были на негодные времена. Приезжали духовные лица, митрополиты, епископы. Чаще других — Распутин, словно он епископ какой. Григорий говорил о победоносном завершении войны, что молится и что по его молитвам все будет благополучно. Он государыню очаровал, загипнотизировал. Этот противный Распутин, конечно, тоже говорил ей: «Веруйте, молитесь…» Распутин показывал себя блаженным, но это не так, его бы причислить к мошенникам. Говорили, он исцелял, но мне об этом неизвестно. Правда, он останавливал кровь, это я видела. Распутин внушал мне ужас, я избегала его, он представлялся мне извергом. Потому мама обижалась на меня. Сейчас говорят, что мы, девочки, писали ему письма. Я не писала, и думаю, такой глупости никто из нас не делал.

Мама

Моя мама, государыня Александра Федоровна, ведет свое происхождение от германского рода Гессен-Дармштадтских, и потому требовала к себе почтительного и благородного отношения. В юности мама жила у своей бабушки королевы Виктории, и ей нравились обычаи и язык англичан. Бабушка, милая, добрая для всех, не делала различия между богатыми и бедными, принимала всех — такая христианка. Маме было хорошо в Англии, ей давали свободу, у нее остались приятные воспоминания об Англии. В юности государыня училась в лучшем великосветском пансионе в Оксфорде, семь лет ей преподавали педагогику, этикет, рукоделие. Воспитанницы пансиона много занимались музыкой, танцами, устраивали игры. Несмотря на то, что мама провела там несколько лет, она ни с кем так и не подружилась. Приятельницы были, но подруги — ни одной. В Англии мама понравилась датчанину графу Доренкорту, который просил ее руки, но тогда маме уже нравился государь, и она отказала графу. Ее, конечно, смущало, что государь невысокого роста, но он был такой добрый, что не захочешь — полюбишь. Полюбила и Россию, хотя русский язык ей трудно давался.

В университете она не училась, я видела ее бумаги: она хотела учиться, но не пришлось. Когда мама стала императрицей, то в Россию из Англии приезжали ее знакомые, знатные дамы в замечательных нарядах, но они не понравились мне.