Анастасия, ты прекрасна!

— Ты заряжаешь, конечно… — проговорил я, немного растерянный пылкостью признания. — Кошка, блин…

— Брось, Саш, — отмахнулась она, — нам девочкам надо иногда, знаешь, всплакнуть и расклеится. Если мы не сделаем этого, то порвёмся. Есть разница, — сгримасничала она, — между расклеится и порваться.

По лесной дорожке мы прошли уже около половины пути до озера. Позади остался верёвочный парк и всякие следы цивилизации, что всегда встречают при приближении к обжитым местам. Сейчас кругом древний ельник, перемежаемый соснами. Я полюбил хвойный дух всеми фибрами души и потому дышу глубоко.

— Тогда давай уже полностью расклеивайся, — тепло посмотрел я на девушку. — Чего там ещё есть?

— На море хочу, — грустно, едва не плача, заявила она.

— Погреться на пляжике?

— Неа, — замотала она головой, — жить хочу на море. Прям уже всё продумала… рассказать?

Я встретил её полный чувств взгляд, проникся и притянул в объятья.

— Конечно, дурёха, я готов выслушать от тебя всё что угодно.

Она куснула меня за грудь, потом пихнулась и говорит:

— Всё, выпускай. Ненавижу тебя!

— А вот, кстати, — вспомнил я о заначке и достал шоколадную конфету.

Она приняла, но пока убрала в карман спортивных брюк — тоже фирменные, белые, с зелёно-жёлтой надписью: «Лесная сказка».

— Я хочу переехать жить на Санторини — это остров в Эгейском море, Греция. Больше всего тянет в Фиростефани, там рядом собор или храм святого Герасима — безумно красивый, — мечтательно сообщила девушка. — Я согласна и на квартирку или на самый скромный домик. Но лишь бы в этом райском уголке. Зимой бы читала книжки, вязала и рисовала, а в теплые месяцы гуляла, купалась и просто наслаждалась жизнью. Возможно путешествовала! — подняла она палец. — А домик бы сдавала — знаешь сколько там туристов? Можно даже жить на эти деньги… и путешествовать.

— Хорошая мечта, — с готовностью заявил я, стоило паузе затянуться.

— Несбыточная, — раздалось из-под опущенной головы. — Этому никогда не случится.

— Ой, да всё возможно, Кошка… — было запротестовал я, но она только замотала головой и даже показалось, что при этом разлетелись капли слёз.

— Невозможно. Я так и останусь жить в Елогорске, ну может быть ещё каком городке постимперского пространства. Со всей это безнадёжностью и постепенным сползанием в пропасть. Может быть даже выйду замуж и буду мучатся с нелюбимым мужем, прикидываясь, что вся эта хрень по списочку — верх мечтаний. Меня разбомбит к годам тридцати-тридцати пяти, затем испортится характер, мы начнём цапаться с мужем. Начнётся череда ссор и скандалов. Он или к другой уйдёт, или от инсульта помрёт в лет пятьдесят. А дети, спросишь ты? А они будут меня ненавидеть и ждать, когда я, наконец, освобожу им недвижимость. Такая меня ждёт жизнь, Саша…

Кошка подняла голову и я увидел мокрое от слёз лицо. Попробовал обнять, но она отбила руки.

— Перестань! Все эти утешения только соль на рану.

Я помолчал, ощущая, как от испортившегося настроения лицо становится тяжёлым и хмурым.

Мы почти дошли, ещё пару минут и отроется вид на озеро. Оно буквально скованно в объятьях леса, а называем мы его озером «Хрустальных слёз».

— Нет, Кошка… — было начал вещать я, твёрдо вознамерившись переубедить, но тут она вдруг споткнулась и тут же растянулась на перевитой корнями дорожке. — Упс! Цела?

Подлетел и заглядываю в лицо. Спустя секунду раздался смех. Кошка перевернулась и сквозь слёзы принялась хохотать, невольно вызвав улыбку и у меня.

— Капец больно! Не могу аж, — хохочет она, согнув ногу и ухватившись за коленку. — Побери эти корни тьма!

— Дай гляну, — убрал я её руки и осмотрел мокнущую от крови ткань и грязь на колене. — Крепко ты… щас обработаем.

Не то чтобы брал аптечку специально, просто не выкладываю. Быстро раскрыл, хрустнул бинтом, лишая, условно говоря, невинности — под защитный слой из бумаги ринулся заразный воздух, но тут же был изгнан струёй перекиси.

— Потерпи немного, будет печь и немного жечь…

— Боже, Сокол, — рассмеялась она, и откинулась на спину, раскинув руки, — я не первый раз ссадину получаю, но твоя заботливость может льды в Арктике растопить. Обрабатывай меня полностью!

— Полностью — это надо не штанину задирать, а штаны спускать, коллега, — проговорил я, манипулируя со штаниной.

— Вот не поверю, что скромный.

— Пачкать твои трусики не хочу.

— Я щас снова заплачу, — нервно проговорила Кошка. — У меня из-за тебя нормального секса не было уже не помню сколько. Вообще не до нижнего белья щас.

— Что-то подозрительно часто я мелькаю в твоей жизни, — медленно проговорил я, тщательно обрабатывая ссадину.

— Треснула бы тебя, да вряд ли поможет.

— Дай хоть перебинтую, потом уже дерись.

— Тогда до верха мотай, а то развяжется.

Из меня вырвался смешок и Кошка тоже коротко рассмеялась.

— До сюда? — ребром ладони показал я на середине бедра.

— Не, выше надо.

— Так? — забрал я ещё чуть.

— Выше!

— Тогда тут.

— Ох! — невольно вырвалось у Кошкиной. Я ощутимо прошёлся по её промежности пальцами. Снизу-вверх. — Это будет лучше всего.