Анастасия. Загадка великой княжны

Мои обличительные речи на эту тему были вполне в духе той истерии, которую притязания г-жи Андерсон вызвали у уцелевших членов семьи Романовых и эмигрантов из числа российской аристократии. Я уже наслушался порядком о братьях, сестрах, кузинах и кузенах, ополчившихся из-за нее друг на друга, о недостойных схватках за деньги и драгоценности, о бесконечных толках о чьих-то правах и семейных дрязгах. И всё же я не был готов к моей первой поездке в Европу, куда я вскоре отправился, чтобы выяснить некоторые подробности, и где впервые столкнулся с целой бездной показаний, собранных в ходе тридцатисемилетней борьбы г-жи Андерсон за признание законности ее прав. Сорок томов материалов дела составляли многие тысячи страниц текста на немецком языке. Тогда я не знал немецкого. Вернувшись тем летом домой, я не утратил энтузиазма, но мои надежды на скорое опубликование книги значительно уменьшились.

Только десять лет спустя, после еще трех продолжительных поездок в Европу, я закончил свои разыскания.

Я уже подготовил новую рукопись, когда в 1978 году в библиотеке Гарвардского университета обнаружил тринадцать коробок с неразобранными бумагами по «делу Анастасии». К тому времени я уже знал о нем достаточно, чтобы понимать, что от этой ценной находки, хотя ею и следовало заняться, не надо ожидать откровений: чувство бесплодности всего происходящего, испытываемое мной во время долгих поисков правды об Анастасии, разделяли со мной все, чья жизнь соприкоснулась с ее жизнью. Всё стало понятно, когда я, наконец, осознал, что пытаюсь доказать недоказуемое, что индивидуальность нельзя обнаружить на клочках бумаги, а идентичность определяется не только по отпечаткам пальцев.

Однако во время поисков я узнал еще и многое другое. Мои изначальные предположения об источнике всех бед, постигших г-жу Андерсон, при всей их логичности и убедительности, были до крайности наивными. Она действительно запуталась в паутине, но в паутине, сотканной скорее из человеческой слабости, чем из злого умысла. Мне пришлось понять и запомнить, что не она одна отстаивала свою идентичность. Все ее окружавшие – бывшие великие князья и княгини, бывшие офицеры императорской гвардии и ловкие камеристки – все они утратили свое положение вместе со смыслом существования. Анастасия – это повесть об эмигрантах. Она о людях, внезапно потерявших почву под ногами, ослепленных прошлым, видевшимся им идеальным, затаивших злобу и парализованных неуверенностью. Это рассказ о мучительной нерешительности и чудовищных недоразумениях. Наконец, это главным образом история семьи, оказавшейся в кризисной ситуации, некогда могущественной династии, столкнувшейся с проблемой, неподвластной ее законам и традициям, семьи, частично уничтоженной во время революции или оказавшейся в изгнании. И этой семье было предложено признать своим членом больную, неуравновешенную, склочную женщину, которую мало кто готов был счесть нормальной, а не то что единственной наследницей царя. Разгадка Анастасии не в России, но в самой семье Романовых, где гордость и внешние приличия возобладали над состраданием и обрекли человеческое создание на одинокое существование в полном горечи мире обвинений и сомнений.

Существует рассказ о великом князе Борисе Владимировиче, двоюродном брате царя, известном своим распутством. Сидя в одной из парижских гостиниц в конце 20-х годов, он слышал, как кто-то из родни отозвался об Анне Андерсон как о фабричной работнице из Польши, страдающей манией величия. Другой заметил, что она латышская уголовница, в то время как третий утверждал, что она агент Ватикана. Ни один из этих людей никогда ее в глаза не видел. Великий князь Борис, как говорят, погасив сигарету – между прочим, марки, которую он счел для себя приличным рекламировать в изгнании, – возвел глаза к небу и воскликнул: «Дайте же бедняге хоть какой-то шанс!»

Великий князь знал то, что оставалось неизвестным другим. «Был ли причиной раздора тайный сговор какой-то группировки, – писала приятельница г-жи Андерсон, – или неудачная цепь несчастных случаев и совпадений, или просто слепые предрассудки и заблуждения… одно очевидно: проклятие дома Романовых заключалось в том, что они никогда не могли откровенно говорить друг с другом. Доводы «за» и «против» не следовало доводить до суда, но обсудить их мирно и дружелюбно и уладить всё на семейном совете».

Подоплека истории г-жи Андерсон, по сравнению с бесконечными спорами о подлинности ее личности и всем объемом доказательств, собранных за последние 60 лет, исключительно проста.