Анатэма

Анатэма. Очень хорошо, Давид. Но только я не знаю, как мы выйдем: Сура весь дом наполнила гостями: во всех комнатах, где я ни был, вас с приятною улыбкой ждут слепые, увечные; есть и умирающие, есть и совсем мертвые, Давид. Ваша Сура великолепная женщина, но она слишком хозяйка, Давид, и намерена сделать прекрасное хозяйство из чудес.

Давид. Но она не смеет, Нуллюс!

Анатэма. Многие уже спят у ваших дверей и улыбаются во сне – самоуверенные счастливцы, сумевшие опередить других… А в саду и во дворе…

Давид (со страхом). Что еще во дворе?

Анатэма. Тише, Давид. Смотрите и слушайте.

Гасит в комнате огонь и затем раздергивает драпри: четырехугольники окон наливаются дымно-красным, клубящимся светом; в комнате темно, – но все белое: голова Давида, разбросанные листки бумаги, окрашенные слабым кровяным цветом.

И уродливые, дымно-багровые тени безмолвно движутся по потолку; машут руками, сталкиваются, вдруг сплетаются в длинную вереницу, не то бегут быстро, не то предаются дикому и страшному танцу. А из глубокой дали приносится новый, еще не слышанный гул, – если бы море вышло из берегов и двинулось на сушу, то так бы грохотало оно: сдержанно, неотвратимо и грозно.

Давид (испуганно, шепотом). Что это за огонь, Нуллюс? Мне страшно.

Анатэма (также шепотом). Ночь холодна, и они зажгли костры. Сура сказала, что ждать еще долго, и они приняли меры.

Давид. Откуда они взяли дерево?

Анатэма. Что-нибудь сломали. Сура сказала, что ты приказал развести костры, и они покорно жгут дерево, какое есть… А там, Давид, дальше, еще дальше…

Давид (в отчаянии). Что, Нуллюс? Что может быть еще дальше, еще дальше?

Анатэма. Не знаю, Давид. Но из верхнего окна, открытого широко, я слышал как бы рев океана в час прибоя, когда дрожат от боли скалы; как бы рев медных труб слышал я, Давид, – они кричат к небу и к вам и зовут вас…

Вы слышите?

В сдержанном гуле и хаосе звуков как бы вычерчивается протяжно и долго:

Да-а-ви-и-д, Да-а-ви-и-д, Д-а-а-ви-и-д.

Давид. Я слышу свое имя. Кто это? Чего им надо?

Анатэма. Не знаю. Быть может, они хотят венчать тебя на царство.

Давид. Меня?

Анатэма. Тебя, Давид Лейзер. Быть может, они несут могущество и власть – и силу творить чудеса, – не хочешь ли стать их богом, Давид? Смотри и слушай. (Распахивает окна.)

И сразу в клубах огненного дыма победной и сильной волной вливается отдаленная музыка – медный крик многочисленных труб, которые несут в высоко приподнятых руках, ибо к земле и небу обращен их призывный вопль. Смолкают трубы. Топот движущихся полчищ, призывный вопль бесчисленных голосов:

Да-а-ви-и-д, Да-а-ви-и-д – переходит в аккорды, становится песней. И снова трубы. И снова настойчивый, грозный и властный призыв: Да-а-ви-и-д, Да-а-ви-и-д.

При первых звуках труб Давид, пошатнувшись, прижался к стене; затем шаг за шагом – все смелее – все быстрее – все прямее он подвигается к окну.

Взглядывает – и, оттолкнув Анатэму, протягивает обе руки навстречу бедным земли.

Давид (зовет). Сюда! Сюда! Ко мне. Я здесь. Я с вами.

Анатэма (изумленно). Что? Ты их зовешь? – Ты – их – зовешь? Опомнись, Лейзер!

Давид (гневно). Молчи – ты не понимаешь! Мы люди, и мы пойдем вместе!

 (Восторженно.) И мы пойдем вместе! Сюда, братья, сюда. Смотри, Нуллюс, – они подняли головы, они смотрят, они услышали. Сюда, сюда!

Анатэма. Ты будешь творить чудеса?

Давид (гневно). Молчи – ты чужой. Ты говоришь, как враг бога и людей.

Ты не знаешь ни жалости, ни пощады. Мы истомились, мы устали – и уже мертвые устали ждать. Сюда – и мы пойдем вместе. Сюда!

Анатэма (вглядываясь). Не слепые ли указывают им путь?

Давид. Кому же надо зрение, как не слепым? Сюда, слепые!

Анатэма (вглядываясь). Не безногие ли бороздят дорогу и глотают пыль?

Давид. Кому же дорога, как не безногим? Сюда, увечные!

Анатэма (вглядываясь). Не мертвых ли несут они на носилках, покачиваясь мерно? Всмотрись, Давид, и осмелься сказать: сюда, ко мне. Я тот, кто воскрешает мертвых…

Давид (терзаясь). Ты не знаешь любви, Нуллюс.

Анатэма. Я тот, кто возвращает зрение слепым! (В окно, громко.) Сюда!

Народы земли, взыскующие бога, стекитесь все к ногам Давида – он здесь!

Давид. Тише.

Анатэма. Эй, сюда! Тоскующие матери-отцы, потерявшие рассудок от горя – братья и сестры, в корчах голода пожирающие друг друга… сюда, к Давиду, радующему людей.

Давид (хватая его за плечо). Вы с ума сошли, Нуллюс. Они могут услышать и ворваться сюда – что вы делаете, вы подумайте, Нуллюс!

Анатэма (кричит). Вас зовет Давид!

Давид (с силой оттаскивая его от окна). Молчи! Я задушу тебя, если ты крикнешь хоть слово – собака!