Анатэма

Женщина (падая на колени). Простите, Давид, что я отнимаю очередь у людей. Но там есть, которые умерли недавно, а я уже три дня и три ночи несу его на груди. Может быть, вам нужно на него взглянуть? Тогда я открою – ведь я не обманываю вас, Давид.

Сура. Я уже смотрела, Давид. Она мне давала его подержать. Она очень устала, Давид.

Простерши руки ладонями вперед, Давид медленно отступает, пока не натыкается на стену. Так и остается с протянутыми руками.

Давид. Пощады! Пощады!

Обе женщины ждут терпеливо.

Что же мне делать? Я изнемогаю, о, боже, Нуллюс, скажите им, что я не воскрешаю мертвых.

Женщина. Я умоляю вас, Давид. Разве я прошу у вас, чтобы вы вернули жизнь старому человеку, который уже много жил и заслужил смерть дурными делами? Разве я не понимаю, кого можно воскрешать и кого нельзя? Но, может быть, вам трудно, потому что он умер так давно? – Я не знала этого, – простите меня, но я же обещала ему, когда он умирал: – не бойся, Мойше, умирать – Давид, радующий людей, вернет тебе твою маленькую жизнь.

Давид. Покажи мне его. (Смотрит, качая головой, и плачет тихонько, вытираясь красным платком; и доверчиво, опершись на его плечо, смотрит Сура.)

Сура. Сколько ему лет?

Женщина. Два года, уже третий.

Давид оборачивает к Анатэме заплаканное, почти безумное лицо и говорит чужим голосом.

Давид. Не попробовать ли мне, Нуллюс? (Но вдруг сгибается и кричит хрипло.) Адэной!.. Адэной!.. Прочь отсюда! Прочь! Тебя прислал дьявол. Да скажите же им, Нуллюс, что я не воскрешаю мертвых. Они смеяться надо мною пришли! Смотрите, вон они Хохочут обе. Прочь отсюда! Прочь!

Анатэма (Суре тихо). Уходите, Сура, и уведите женщину. Давид еще не совсем готов.

Сура (шепотом). Я проведу ее к себе. Тогда скажите Давиду, что она в моей комнате. (К женщине.) Пойдемте, женщина, – Давид еще не совсем готов.

Уходят. Давид в изнеможении садится на кресло и бессильно опускает седую голову. Тихонько причитает что-то.

Анатэма. Они ушли, Давид. Вы слышите, они ушли. Давид. Вы видели, Нуллюс: это был мертвый младенец? Ай-ай-ай-ай, это был мертвый, мертвый, мертвый младенец. Мойше… Ну да, Мойше, черненький; мы его смотрели…

 (Громко, в тоске и отчаянии.) Что же мне делать? Научите меня, Нуллюс.

Анатэма (быстро). Бежать.

Прислушивается к тому, что делается за окном, утвердительно кивает головой и медленно, с осторожностью заговорщика приближается к Давиду; и со сложенными молитвенно руками, с растерянно-доверчивой улыбкою ждет его приближения Давид. Спина его по-стариковски согнута, он часто вынимает свой красный платок, но не знает, что с ним делать.

 (Горячим шепотом.) Бежать, Давид, бежать.

Давид (радостно). Да, да, Нуллюс, – бежать.

Анатэма. Я спрячу тебя в темной комнате, которой никто не знает, а когда они уснут, утомленные ожиданием и голодом, я проведу тебя среди спящих – и спасу тебя.

Давид (радостно). Да, да, спаси меня.

Анатэма. А они будут ждать! Спящие, они будут ждать и грезить грезами великого ожидания, – а тебя уже нет!

Давид (радостно кивая головой). А меня уже нет, Нуллюс. Я уже убежал, Нуллюс. (Хохочет.)

Анатэма (хохочет). А тебя уже нет! Ты уже убежал! Пусть же тогда поговорят они с небом.

Смотрят друг на друга и хохочут.

 (Дружески.) Так подожди меня, Давид. Я сейчас выйду и посмотрю:

свободен ли дом. Ведь они такие безумцы!

Давид. Да, да, посмотри. Ведь они такие безумцы! А я пока приготовлюсь, Нуллюс… Но, прошу тебя, не оставляй меня долго одного.

Анатэма выходит. Давид осторожно, на цыпочках подходит к окну и хочет заглянуть, но не решается; идет к столу – но пугается разбросанных бумаг и, стараясь не наступить ни на одну из них, словно танцуя среди мечей, пробирается к углу, где висит его платье; торопливо, путая одежду, начинает одеваться. Долго не знает, что делать ему с бородою, и, догадавшись, начинает запихивать ее за борты сюртука, скрывать под сюртуком.

 (Бормочет.) Ну да. Нужно спрятать бороду. Все дети знают мою бороду.

Но только зачем они не вырвали ее? Так, так, борода… Но какой черный сюртук! Ничего, ничего, ты ее спрячешь. Так, так. У Розы было зеркало… Но Роза убежала, а Наум тоже умер, а Сура… Ах, ну что же не идет Нуллюс?

Разве он не слышит, как они кричат?..

В дверях осторожный стук.

 (Испуганно.) Кто там? Давида Лейзера здесь нет.

Анатэма. Это я, Давид, впусти. (Входит.)

Давид. Ну как, Нуллюс? – не правда ли, меня совсем нельзя узнать?