Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов

Дай простонать, проскрежетать:
К чему бы мне влезать в кровать,
Влезать в кровать,
Как к чёрту в печь?
Не понимать родную речь,
Читать поэзию незрячим,
Быть ледяным или горячим,
Сгорать и жечь?

– Ты мой любовник.

– Нет! И нет!..
Тебя я рву, как твой портрет.

– Но ведь глаза горят, как нимбы.

Ты мой любовник.
– К чёрту!..
Им бы
Я не мечтал, не жаждал быть…
Тонуть и плыть,
Тонуть и плыть.

– Уйди… Ляг на диван… Прочь!

Ты мне сестра.
Нет, лучше дочь.
– Врёшь, миленький.
– Прочь, ведьма! Прочь!

Мило, горячо и оригинально. А старые стихи от переделок не портятся, а только приобретают новые смыслы.

Абхазия

О любви Мариенгофа к путешествиям мы не раз говорили. Настала очередь последнего из них – в Абхазию. Поэтическое письмо Эйхенбаумам из Гагры (1957 год) мы уже приводили. Поэтому начнём с мемуаров.

«Мы жили в Пицунде, – пишет Мариенгоф о поездке 1958 года. – Это Абхазия. Это под синим небом тёплое море, такое же красивое, как все тёплые моря. Это берег в мелкую округлую гальку, к которому с гор спустились сосны. Пятисотлетние сосны и постарше. Нам особенно нравились те, что постарше. Мы могли их обнять только вдвоём с Никритиной. Рядом с ними наши подмосковные вековые сосны казались тонкими юными деревцами. Я был так увлечён Пицундой, что даже перестал читать газеты. А у себя дома, в Ленинграде, они мне казались столь же необходимы, как две утренние чашки крепкого кофе. Мы с Никритиной ходили и ходили по толстым мягким коврам из жёлтой хвои. До войны в царскосельских дворцах лежали почти такие же роскошные ковры».483

Именно тогда, в Пицунде, Мариенгоф и Никритина узнали о смерти Зощенко. В январе этого же года умер Евгений Шварц. Ленинградские друзья уходили в вечность…

Приехали Мариенгоф и Никритина в Абхазию и на следующий, 1959 год. Опять в Пицунду. Обо всех радостях жизни докладывали Эйхенбауму:

«Да как они, эти сволочи, эти невежды-врачи смеют не пускать с нами нашего графа де-Боруха фон-Эйха в Пицунду? “Жара!..” Какая жара? Где она? В сосновой громадной роще, продуваемой насквозь легчайшим морским зефиром? Из неё по нежным коктебельским камушкам 25 шагов (сосчитано!) до 25-градусного моря, всегда гладкого и чистенького, как твой, миленький, девственная кроватка.

“Вредно! Опасно для жизни!” Что опасно для жизни? Земной Эдем?.. Так господь бог не для того создавал его, чтобы уморить своего Адама! Может быть, вредны и опасны для жизни яблоки сорта “Шампань”, величиной в два кулака и стоимостью 6 рублей за кило? Или опасно для жизни, что поблизости и не пахнет ни одним подхалимом из Пушкинского Дома?

Кончен бал! В последний раз, Борька, как говорит Шкловский, ты не поехал с нами!»

И ещё одно: