Анатолий Серов

В классах говорили о добыче руды. А здесь Толя видел, как эта темная руда превращалась в раскаленную добела огненную реку. В мартеновском цехе для него самым волнующим моментом был выпуск стали. Внезапно, но минута в минуту, когда наступал срок, пробивалось отверстие в печи, весь цех озарялся огненным светом, жидкая, сверкающая лава лилась в изложницы, выбрасывая тысячи искр. Лица людей казались пламенно-красными, их фигуры чернели на фоне мартена. Все вокруг становилось в глазах подростка особенно значительным, тут совершалось таинственное дело - превращение огня и чугуна во что-то новое, сильное, нужное всем людям.

Толя желал овладеть мастерством сталевара, желал вместе с другими молодыми уральцами делать новое, чудесное, удивительное дело преобразования жизни. И вместе с отцом. Константин Терентьевич словно помолодел. Округ, которому он отдал всю свою молодость, жил заново, "по-комсомольски", и это увлекало всех - и пожилых людей, и зеленую молодежь.

- Молодеет наш "седой Урал", - смеясь, говорил отец.

Толя гордился тем, что отец говорит с ним, как с равным. Но, как ни был увлечен учебой в ФЗУ, едва выпал снег и от города к рудникам пролегли гладкие снежные дороги - зимники, интересы Анатолия заметно раздвоились. Каждый вечер он забирал лыжи и мчался по зимнику. Всякий раз прибавлял себе по одному, по два километра, пока не стал добираться до Ауэрбаховского рудника - за тридцать километров от Надеждинска. Этот маршрут он установил для себя обязательным - шестьдесят километров в два конца.

С товарищами по фабзавучу он, как всегда по своей общительности, быстро сдружился. Часто по вечерам он ходил с целой ватагой, затевал песни и озорные забавы, игру в снежки, борьбу, когда противники валились в сугробы под общий хохот. Случались и ссоры с дракой. Ему стало не хватать времени для сна, он приходил в ФЗУ вялый, сонливый, а раз как-то улегся в пустой камере, газогенераторной коробке, а приятели прикрыли его дровами. Он уснул, а когда проснулся, увидел стоящего возле него инструктора. Сухоруков только сказал:

- Вылезай, брат.

Толя выскочил из камеры и молча стоял перед старшим товарищем. Потом, не выдержав тяжелого молчания, произнес:

- Прости, Никола, это последний раз.

- Значит, не первый?

- Нет, честно, это первый раз! Ну, прямо с ног свалило.

- По вечерам гулянки, а отсыпаешься на работе! И еще собираешься вступать в комсомол! Как же тебя рекомендовать?

Толя взглянул на него:

- Не поручишься?

- Подумаю. Как будешь учиться. Пусть лучший сталевар скажет о тебе доброе слово.

- Кто это?

- Знаешь сам. Я говорю об Иване Алексеевиче.

Иван Алексеевич был старшим сталеваром печи № 9.

Его уважали не меньше, чем мастера. Старые мастера советовались с ним.

В мартеновском цехе он двигался неторопливо, но все вокруг него делалось быстро и четко. Его бригада отличалась слаженностью в работе. Славился он в особенности умением "на глазок" определять степень готовности плавки. Для определения обыкновенно бралась проба: расплавленная сталь заливалась в металлическую форму, остуживалась, потом ее вынимали и разбивали болоткой: содержание углерода определялось по строению зерен металла, а степень нагрева - по плотности металла и скорости охлаждения. Анализ производился в лаборатории. Но раньше он делался лучшими мастерами "на глазок". Кроме опыта, здесь требовался и талант, способность дать быстрый и правильный ответ. Ошибка приводила к убыткам и потерям на производстве.

Не было случая, чтобы Кучин ошибся при определении пробы. Он сердился, когда, несмотря на его оценку, пробу все-таки несли в лабораторию, и торжествовал, когда его приговор подтверждался. Из-под темных, задранных кверху очков гордо сияли его глаза.

На втором году обучения Толя проводил большую часть времени на практике, в цехе. Ученики практиковали на семи печах - по два на печь. Сначала работали третьими подручными, потом вторыми. Каждая печь обслуживалась старшим печи, первым подручным, двумя вторыми и двумя третьими. К концу обучения ученик мог работать первым подручным.

Толя привязался к Ивану Алексеевичу. Вместе с ним он заранее приходил в цех, чтобы подготовиться принять плавку у смены, заметить: чего не хватает, сделать запас магнезита и другого материала. Кучин, со своей стороны, полюбил "доброго паренька". Однажды спросил:

- Что, трудно учиться, брат?

- Нет, Иван Алексеевич. Не трудно. Даже интересно.

- А вот мне нелегко доставалось учение. И ведь не дурак был, и скоро мог бы стать настоящим мастером. Да ведь не учение было, а мучение. Гоняли за полштофом да за куревом, подгоняли затрещинами да еще с издевочкой. Принеси мне, мол, деру.

- Деру?