Анатолий Собчак. Отец Ксении, муж Людмилы

Жена Собчака, Людмила Нарусова, была не совсем рядовым представителем этой социальной прослоечки с закоснелым, ложнопатриотичным, псевдонаучным и холопски-лояльным представлением о ценностях жизни, где сам труд был обесчещен и опошлен, а важнейшие понятия о чести, достоинстве, свободе, истории народа и Родине извращены до неприличия. Поэтому она заставляла «патрона» заучивать всякую мифологическую белиберду, дабы затем на Верховном Совете, гарцуя перед телекамерой, Собчак мог с блеском поведать депутатам, а заодно и телезрителям всей страны, о сиюминутном сходстве происходящего, например, «со Сциллой и Харибдой». Неважно, что этот «очаровательный» пассаж бывал порой не к месту, а сам автор часто оставался наедине с не понятой массами мифологической аналогией. Ведь Собчаку, высокомерно указывающему задерганному телезрителю на его позорную неосведомленность, нужно было, как говорят в Одессе, просто «попользоваться случаем» и лишний раз продемонстрировать свое бесспорное превосходство уже даже не человека, но мессии. Чтобы все эти «лягушки», к которым он снизошел, привыкали к нему и он мог беспрепятственно ставить на них свои опыты. Правда, как я заметил, наш дублер в Геростраты много имен из легенд и мифов запоминать не стремился, вероятно, боясь их невпопад попутать.

Мягко выяснив незнание Собчаком автора музыки, без сегодняшнего прослушивания которой он жить с женой дальше не сможет, я предложил совместить избирателей с концертом, разумеется, в последовательном порядке: сперва встреча с людьми, а затем концерт. Для чего, пока «патрон» выступает в школе, я съезжу за его женой, чтобы потом разом отправить их в Филармонию.

— А как же брюки погладить и галстук переодеть? — уже слабее сопротивлялся он.

Я покосился на его «мезозойскую» куртку, удобную для перетаскивания пыльных мешков с картошкой в холодное время года. О ее смене перед концертом «патрон» даже не заикнулся, и поэтому я принялся с жаром убеждать Собчака, что названная им часть носильного гардеробчика очень гармонирует именно с этой курткой, а посему не нуждается в улучшении. Нос «патрона» зарделся от оценки его «достойного» вкуса, и он приказал сообщить организаторам встречи о своем согласии. Да, нетрудная вещь ирония.

Мы приехали. Я припарковал машину у левого общего входа Мариинского дворца. Специальным подъездом, служившим всем его предшественникам, «патрон» пользоваться пока стеснялся, демонстрируя этим, как ему казалось, неслыханный «демократизм». Был уже десятый час. Над городом опять собирался покапать дождь. Собчак с литерным лицом проследовал размашистым шагом через заросшую войлоком бород и усов небольшую группку рваной нищеты, жившей уже с неделю в разбитой перед входом видавшей не одно списание палатке. Что они требовали, было не совсем ясно, так как ежедневно меняли свои плакатики. Несколько дней назад этим «пикетчикам» все же удалось запутаться в ногах у выходившего из дворца Собчака, и тому, сделав деловитым и действенным лицо, пришлось выслушать сбивчивые требования, которые, как он мне посмеиваясь пересказал, сводились к возврату каких-то вещей и жен, сбежавших от их мечтаний, сумасшествия и алкоголя. Больше обитателям всевозможных палаток и разных биваков, часто разбиваемых у входа в Ленсовет, «патрон» останавливать себя не позволял, проскакивая, как спецпоезд мимо полустанка с чужими пассажирами.

В колоннадах и залах Мариинского дворца еще остывала доперестроечная Россия. Депутаты к тому времени жили в нем уже скученно, остерегаясь прочего разного населения, заменяя общественно полезные дела склоками, переизбирая и назначая самих себя с одного поста на другой в зависимости от перегруппировки склочничающих, комбинируя развал городского хозяйства по принципу «кто кого».

Беда всех революций заключается в том, что к власти рано или поздно приходят люди с полным отсутствием необходимых профессиональных данных, но с успехом выдающие себя за имеющих их. Создавалось впечатление полного невостребования этой перестроечной чехардой компетентности вообще. Невзирая на предвыборный звон, знания и профессионализм, похоже, перестали быть нужными. В этом легко убедили всех, даже Историю. Ее, пожалуй, легче всего…

Объективности ради следует отметить: среди депутатов попадались цельные, сильные, готовые устоять перед соблазном и любыми испытаниями личности, ориентирующиеся только на голос своей совести. Общий же слой, на манер грибного, был несъедобен. Поэтому дикий разгул лицемерия, грязных страстей и беспросветных лишений захлестнул страну в дальнейшем.

Собчак, как-то в бане сильно распарившись и немного выпив, глядя поверх меня на облупившуюся от сырости и жары стену, ни с того, ни с сего угрюмо спросил сам себя: «Кому и зачем мы несем эту демократию и рынок? Очухается вся эта гоп-стопа, когда мы, по ее просьбе, этот демократический рынок ей устроим. Но будет уже поздно!» — с какой-то тогда не понятной угрозой закончил он.