Анатолий Солоницын. Странствия артиста: вместе с Андреем Тарковским

– Да зачем уезжать-то? «Стрелой» будешь ездить на спектакли, вот и все. Сколько актеров так ездят на съемки из Ленинграда в Москву, а потом обратно – на спектакль.

– Знаю, знаю… А вот ты знаешь, как Ефим Копелян назвал «Стрелу»? Нет? «Утро стрелецкой казни», понял?

– Толя, да ведь ради Гамлета…

– Не в этом дело.

– А в чем? – искренне удивился я.

Глаза его сделались еще печальней.

– Семья развалилась, вот что…

Он помолчал, а потом заговорил, и, чем больше он объяснял мне суть, тем больше я понимал, что семьи нет, что там – пепелище и что ему опять предстоят скитания, общежития, гостиницы, публичное одиночество.

– Спасение только в работе, – сказал он. – Да ты не вешай носа – ради Гамлета я все вынесу, все!

Ужинали в ресторане, и «по заказу известного артиста» удалые ребята пели:

Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море…

Они очень старались и оттого портили хорошую песню.

Найти Шекспира

1976 год. Анатолию исполнилось сорок два года, а жизнь надо было начинать как бы сызнова.

Его поселили в общежитии Театра имени Ленинского комсомола, рядом с Бауманским рынком. Теперь соседей было не двое, как в юности, а четверо. Молодые, горластые, полные сил и жажды славы ребята облепили Анатолия: каждому хотелось поближе познакомиться с этим странным, даже несколько загадочным артистом, который приехал работать в молодежный театр.

Уже одно только распределение ролей вызывало обостренный интерес к спектаклю. Как театрального актера Анатолия в Москве не знали, но ждали от него многого. На роль Офелии была назначена Инна Чурикова, облик которой совершенно не соответствовал привычному представлению о героине. На роль Гертруды из Театра имени Моссовета приглашалась Маргарита Терехова, которой по ее внешним данным скорей надо было играть Офелию, а не мать Гамлета. Для чего все это делается? Может быть, у режиссера совершенно новое прочтение «Гамлета»?

Тарковский, как обычно, почти не говорил о своем замысле, а если и говорил, то столь иносказательно, что понять его было очень трудно. Он вообще выработал особую манеру разговора: официально отвечал в самой общей форме, а знакомым – в покровительственно-шутливой манере: «Да ведь это Шекспир, старик. Ну как ты не понимаешь? Все очень сложно».

Дважды во время репетиций «Гамлета» я приезжал в Москву и оба раза заставал Анатолия подавленным, растерянным.

Брат не любил говорить о том, что еще не сделано, тоже отделывался общими словами. Обычно я не надоедал, но в этот раз, видя его тяжелое состояние, пристал:

– Да что ты киснешь? Первый раз, что ли, с ним работаешь? Что такого особенного он задумал? Как будто «Гамлет» первый раз ставится, в самом-то деле!

– Ты прав, ничего особенного он не придумал. Просто восстанавливает текст Шекспира.

– Как это – «восстанавливает»? Ты хочешь сказать, что переводы далеки от первоисточника?

– Конечно. Для этого достаточно почитать подстрочный перевод Михаила Морозова. Этого человека Маршак назвал «полпредом Шекспира на земле».

– И что?

– А то. Пастернак, например, писал стихи по канве Шекспира. Взять Офелию. Она так же борется за власть, как и все остальные. Она вовсе не ангел, а дочь царедворца.

– Допустим. Что дальше?

– Дальше то же самое и с другими.

– А Гамлет какой будет?

– Какой-какой. Увидишь. Нет, спектакль-то получится, если я им не напорчу.

– Опять! Сколько можно себя казнить!

– Нет, Леш, правда. Сил совсем нет. Я никогда так не уставал. Иногда думаю: зачем все это? Для чего и для кого? Бросить бы, уехать…

– Ну что ты все ноешь? Сам еще в Свердловске мечтал о Гамлете. А теперь…

– А теперь пошел бы на весоремзавод. Представляешь, в какой я сейчас был бы цене? Весы ремонтирую торгашам, везде свой – «дорогой-любимый». Знаешь, сколько мяса ты бы увозил в Самару?

Я невольно засмеялся.

– Перестань. Что хочет сказать спектаклем Тарковский?

– Очень трудно объяснить. Вот пойдем к нему в гости, ты и спроси.

– А на Таганке ты видел «Гамлета»?

– Нет. Высоцкий, Леш, такой актер… Очень легко попасть под его влияние. Потом посмотрю, когда выйдет наш спектакль.

В коридоре послышался громкий смех. Это пришли с репетиции молодые актеры. Дверь комнатки Анатолия была прямо против кухни. Там парни затеяли борьбу – все равно как школьники после уроков. Как же Толя работает?

– Ночами, Леша, когда они успокоятся, – ответил Анатолий на мой вопрос.

– Толя! – крикнул кто-то. – Я котлетки принес, не желаешь ли?

Анатолий встал.

– Идем, не отстанут…

На другой день мы пошли в гости к Тарковскому.

Он встретил нас приветливо, завел в просторный кабинет.

Его сын сидел у рабочего стола и листал какой-то огромный альбом.

– Поклонники подарили, – сказал Тарковский. – Это Дюрер. «Седьмая печать» вполне могла быть навеяна этим офортом. Нравится тебе, Толя?

Анатолий разглядывал офорт Дюрера «Всадник, смерть и дьявол».

– Нравится, Андрей Арсеньевич.