Анатолий Зверев в воспоминаниях современников

Ну, что тут скажешь… Искусством я начал заниматься с футбола. Вот живопись и футбол — это всё взаимосвязано! Когда мне надо было пробить штрафной удар против команды «Стрела» (а у нас была команда «Чайка», но это одно и то же), мне было 14 лет, и я забил мяч, потому что решил стать поэтом, и забил так, как мастер спорта никогда не забьёт! Но я труслив — мне так сразу определили в клубе гимнастики — ты, говорят, боишься упасть. — Ха! Я падал потом и не так, когда в Ленинграде был без сознания: лбом о платформу — и ни хрена! Но эта трусость наложила отпечаток на всю мою жизнь. Я темноты боюсь. И женщины меня потому не любят: ведь женщины требуют защиты.

Кстати, о любви. Это сильная вещь! Она приводит к уничтожению мира. И это понятно, потому что с детства я привык верить в одну вещь — в подлость! Все — подлые (кроме меня и тебя, конечно). Но я от любви бешеный — влюбился в детстве в одну даму — ей было два года, а мне год, и вот до сих пор… Ее звали Нора. Но теперь я влюбился в другую, и Норы мне не нужны.

Да, так начал я в 31-м, как только родился. Мне что-то такое померещилось, что будто была гроза — осенью, а я в ноябре родился, — летели осенние листья… и это повлияло так сильно, что когда меня пытались кормить из чужой груди, я блевал, вырывался, падал на пол головой, как бы наживая себе антиума — это тётка меня пыталась кормить, потому что мать работала всё время. Кстати, Костаки врёт, когда пишет в каталоге, кто мои родители. Он там наговорил: переплётчик, посудомойка, подломойка какая-то… Отец — инвалид гражданской войны — просто и коротко. Мать — рабочая. Всё… А потом всё пошло и поехало, хотя почти ничего не помню, что дальше было… в пять лет я нарисовал уличное движение — тогда Москва была ещё небольшой, и на выборные собрания ходили человек по пять, по восемь, под гармошку, и детей брали с собой: для детей там ставили столики, и можно было рисовать, и я нарисовал уличное движение и получил премию — портрет Сталина в золочёной раме… потом я уже заставлял рисовать троюродного брата — он очень здорово лошадей рисовал, а я вот строение копыт до сих пор не знаю: надо же изучать копыта, а я только примерно знаю… Хотя я ученик Леонардо да Винчи, я не хочу ничего изучать… я никогда не хотел быть художником, я стал им совершенно случайно, а вот гением — не случайно! Я прочитал у Леонардо да Винчи, что «жалок тот ученик, который не превосходит своего учителя», — это какой-то трактат был, и я обнаружил там массу общих со мной мыслей, — так мне показалось, что это он — мой ученик; мне так жалко его стало, что я прослезился и превзошёл его!

Нет, конечно, я учился — в художественно-ремесленном, на Преображенке, на улице Девятой роты… закончил, потом учился полтора месяца в училище 1905 года — меня выгнали оттуда, не хотели они меня, да и я сам не хотел… я просто помог товарищу написать диктант, и он пятёрку получил, а меня выгнали: решили, что я у него списал…

«Мир противоречив», — сказал Илья Эренбург, разрезая ленточку на выставке Пикассо. Потом Эренбург назвал меня русским Ван Гогом, когда появился у А. Румнева, — я этим не то чтобы горжусь, а вспоминаю, чтобы со мной считались, чтобы рубль кто-нибудь дал!..

Я сейчас стараюсь вообще не рисовать, но рисую ещё больше, потому что судьба заставляет… Вообще я рисование бросил в 59-м году — для себя — ни хрена больше не делал: чего этим искусством интересоваться!? — Это всё равно, как сельское хозяйство… с 59-го года я прекратил всякие эксперименты и стал халтурщиком: рисую только для халтуры, хотя иногда и получается неплохо — всё зависит от настроения, от погоды, от здоровья, — но всё равно получается новая форма, новое искусство… а основное начало рисования было в детстве, когда мне было девять лет — я тогда создал шедевр, и когда я пытался повторить его — мне уже чёрт знает сколько лет было. …бенуаль? — нет, не фестиваль… ещё приехали эти иностранцы сраные — кто кого на лодке перегонит, как это называется? …когда 80 лет было, ну?.. негры всякие понаехали, советские люди… — вместо фестиваля, как это называется?.. вот фестиваль молодёжи и студентов был в 57-м году, а вот 80 лет — что это такое?.. Думай! На букву «о»… правильно, олимпиада! И я тогда много нарисовал всего — у одного человека… А в 57-м я действительно рисовал интересно, привлёк к себе внимание иностранцев — рисовал я тогда лучше всех, прямо надо сказать… Один бразилец заявил, что «это лучший художник и единственный!», и присудил мне две золотые медали — за две работы из шести — все тогда обалдели, и эти иностранцы-американцы с их ташизмом: ташизм, кстати, я изобрёл, только никто об этом не знает… ещё в ремесленном училище!