Анатом

— Ты думаешь я не думал об этом? — спросил у друга Иштван, — Каждую минуту.

Он осмотрелся и подозвал к себе одного полицмейстера Деревянко, господина ответственного, но довольно поверхностного и от этого весьма хамоватого.

— Кто-нибудь видел как это произошло? — спросил Иштван у подоспевшего по первому зову чиновника.

— Нет, ваше благородие. Мы всех опросили. По ночам здесь обычно безлюдно. Все свидетели мертвы. Иван Аркадьевич, наши волнуются, жаждут мести.

Иштван бросил на полицмейстера властный взгляд.

— Обыскать каждый сантиметр, может все-таки кто-нибудь видел. — приказал он.

Чиновник бросился раздавать приказы своим людям. В этот момент, раздался колокольный перезвон. Иштван поежился и перекрестился. Как это символично — в церкви наверняка отпевали покойника.

Иштван поднял голову на звонницу. На самом верху, в арочных проема отчетливо виднелась хрупкая фигура подроста, который с жутким остервенением звонил в колокола. Он словно маятник, раскачивался на веревках, перепрыгивая от одной к другой, но не смотря на всю хаотичность его безумных движений, звук над кладбищем разносился ровный и правильный. Казалось, что эти огромные купола, играют какую-то загадочную и давно утерянную мелодию его отвергнутой души.

— Зачем он звонит? — спросил Иштван у Димитриева.

— Да кто ж его знает! — пожав плечами ответил Петр. — У святого отца спрашивали, говорит юродивый, сам не осознает что делает. Это у него от горя. В том году где-то на этом кладбище его мать порезали. Мальчик все видел, и с тех пор живет на звоннице, ни с кем не разговаривает и прячется, если завидит посторонних.

В голове Иштвана мелькнула догадка, как слабая надежда, он серьезно посмотрел на друга.

— Его опросили? — строго спросил он.

— Да что он скажет. Говорю же тебе — юродивый. Он имени то своего не помнит. — раздраженно отмахнулся Димитриев.

Иштван выругался и махнул одного из жандармов.

— За мной. — сказал он, когда офицер оказался рядом с ним.

Оставив Димитриева следить за тем, как увозят тела, они вдвоем направились в сторону церкви.

Церковь стояла в самом центре кладбища, и служила своеобразным разграничением между двумя классами покойников. С одной стороны хоронились люди высшего света, титулованные, чиновники и даже принцы и принцессы крови, с другой простой люд. Конечно изначально она строилась в стороне от кладбища, но со временем, когда первая часть огромной пустоши была заполнена простыми деревянными крестами, было принято разделить кладбище на две части и вновь умерших богачей и дворян стали хоронить с противоположной беднякам стороны. Так и случилось, что церковь оказалась стоять в самом его центре.

Колокольня пристраивалась позже, после того, как старая звонница обветшала и грозила обрушением. Ее не стали перестраивать, а просто построили рядом огромную, светлую башню, с удобной площадкой для звонаря, великолепными резными колоколами и с позолоченной крышей.

Иштван вошел в небольшую дверку, и поднялся по винтовой лестнице. Жандарм покорно следовал за ним.

На самом верху они уткнулись в массивную деревянную дверь, повешенную для довольно хрупкие крепления. Иштван подергал за ручку, она была заперта.

— Выбивай! — приказал он офицеру и отошел в сторону.

С одного удара офицер вынес запертую дверь, и в разные стороны полетели щепки. Дверь скрипнула и открываясь, с грохотом отлетела в стену.

Они вошли внутрь.

Внутри никого не было. Иштван обернулся на своего спутника, он собирался уже что-то сказать тому, когда сзади, с диким ревом, на него набросился странный зверек. Иштван не видел кто это, но предположил, что скорее всего это и есть тот самый мальчик, что звонил в колокола. Звереныш вцепился Иштвану в руку и начал рычать.

Жандарм схватил мальчику за шиворот, и грубо отдернул от начальника.

— Тише Миша! — крикнул на жандарма Иштван, видя, что тот собирается откинуть брыкающегося ребенка в сторону.

Жандарм замер, держа на весу, в одной руке, словно брошенного котенка, ревущего и брыкающегося мальчика. Ребенок и впрямь был похож на зверька. В ободранных одеждах, грязный, непричесанный, он вызывал только жалость. Не зря его прозвали юродивым. Взгляд у него был затравленным и перепуганным, но вопреки своим страха он готов был сражаться за свою жизнь до конца.

Иштван подошел к нему в плотную, и взял за руку. Мальчик замер, сверля чужаков яростным взглядом.

— Мы не причиним тебе вреда, — сказала Иштван. Он постарался придать своему голосу родительские нотки, в надежде успокоить ребенка.

Но вместо того, чтобы успокоиться, мальчик вновь попытался грызнуть Иштвана. Тогда жандарм тряханул мальчика со всей силы, и рявкнул:

— Тихо щенок!

Мальчик заскулил и замер.

— Ну и методы у тебя Миша! — недовольно воскликнул Иштван, но все же мысленно поблагодарил помощника. Сам бы он не смог так.

Облич оглядел мальчика с ног до головы, пытаясь понять, в каком тоне надо вести с ним разговор. И решил, чтобы не пугать того своим авторитетом и официальным тоном вести себя спокойно.

— Я задам тебе вопрос, а ты попробуй вспомнить. — спокойно сказал он ребенку.