Первоэтажный коридор завершала лестница на второй этаж, подъездного типа, с серыми бетонными ступенями, перилами и огнетушителем в красном деревянном ящике на середине пути. Спустя два пролёта, взору открывался коридор второго этажа. Второго кавернозного тела. Оно разительно отличалось от первого, как холодный Аид от терм патрициев. Под ногами лежало ковровое покрытие, пусть ненатуральное как лик вождя в кино, но мягкое и цветное. Стены второго этажа хоть и были с такими же грустными дверями, всё остальное пространство было закрыто «вагонкой». То есть стены до потока облицованы вертикальными ровными досками по 10 сантиметров шириной, отшлифованными и покрытыми лаком. Свет ламп здесь был тёплый, желтоватый, как распустившийся одуванчик, а не снежно-морозный как внизу. Огнетушители цвета маков стояли чаще, висели плакаты и информационные доски. Из почти всегда открытых дверей доносились голоса экспертов, санитаров и бормотание телевизора комнаты отдыха. В самом конце покрытого тканной дорожкой коридора были две особенные двери. Раздевалка и сауна. От взгляда на них веяло влажностью, теплом и надеждой на лучшее. Расположение сауны как раз соответствовало головке полового члена-дома и венчало коридор. Кабинеты экспертов были очень отличными друг от друга, как люди, прожившие свою особенную жизнь. Экспертов было два: Тамара и я. Кабинета было три, третий ещё помнил покойного Платоныча и его не занимали, разве что могли посадить редких гостей, вроде прокурорского курьера. Шахматы, бывшие единственной страстью Платоныча так и стояли неубранными на его журнальном низком столике в положении эндшпиль. Обиталище Тамары напоминало о её немалых годах, отданных семье, родине и профессии. Все стены были увешаны фотографиями родных, умерших в основном сокурсников, грамотами и сертификатами участника конгрессов. Все поверхности столов, какие не были завалены бумагами служебными, были покрыты газетами-обёртками с домашними помидорами, колбасой и вареньем. Весь пол — заставлен тапками различной степени теплоты на каждый вариант перемены влажности и силы ветра, степени артроза и варуса первого пальца. На каждую патологию каждого сустава и на всякую высоту чулка либо носка. На потолке была огромная хрустальная люстра, вероятно, перенесённая сюда из театра юного зрителя. Из всех углов торчали свёрнутые то ли постеры, то ли плакаты формата А0, навечно заклеенные изолентой. В центре этого почти Плюшкинского хаоса за огромным столом сидела Тамара и по старинке, на простой печатной машинке творила свои протоколы вскрытия.
В моём кабинете царствовал компьютер, вся жизнь вертелась вокруг него. Столы стояли так чтобы одному только ему было удобно или в крайнем случае его продолжению — принтеру. Шкафы смиренно пустовали так как всё было внутри вычислительной машины. Стены держали только листки со списком «горячих» клавиш и несколько распечатанных инструкций из самого Интернета. Была ещё карта области с отметкой районных моргов, но она уже грустила от своей ненужности в присутствии компьютера. Солнце входило так чтобы не мешать смотреть в экран, а заходило так чтобы не нагревать системный блок. Кактус на подоконнике и тот, служил компьютеру, снижая его радиацию. Я сильно сомневался в этом, но решил пока не разрушать традицию, не ссориться с коллективом. Кактус мне поставила Тамара. Она же хотела подарить мне защитный экран для монитора, но ей всё было некогда зайти в специальный магазин. Скорее она опасалась магазинов компьютеров. Неподвластен вычислительной машине был только диван. Тяжёлый и широкий, так что ноги торчали в воздухе и не доставали пола, он идеально подходил для отдыха и сна. Представлял собой антипод всей той суеты, которой был наполнен наш дом-член.