Анатомия ада

Если загробньдй суд, как его представляют в Византии X в. или в Московской Руси XVII в., отражает земные порядки и установления (формы правосудия, иерархию преступлений, социальные противоречия), это часто реалии не того периода и времени, когда был написан конкретный текст, а гораздо более давних эпох, например, Иудеи последних веков до нашей эры или римского Востока первых веков нашей эры. Древние откровения о посмертной участи усопших, ставшие матрицей для христианского инфернального воображаемого, впитали реалии своего времени и передали их Средневековью1.

Символ или реальность?

Исполнителями адских казней во многих ранних христианских видениях (например, в «Хождении Богородицы по мукам» или «Видении апостола Павла») выступали грозные ангелы. Другие тексты (как апокрифическое «Евангелие Варфоломея», созданное около III в. н.э.) говорили о лютых бесах. В Средние века роль палачей прочно закрепилась за прислужниками сатаны, которых описывали визионеры и изображали иконописцы. И все же, хотя в русской иконографии с XVII в. образы демонов-мучителей стали вездесущими (бесы карают грешников на изображениях Страшного суда и в отдельных циклах мук), православным богословам сама идея о «палаческой» функции демонов казалась очень неоднозначной. Если в земной жизни бесы могут искушать людей, то после Страшного суда они будут повержены в геенну и навеки станут ее бессильными узниками, как и все осужденные грешники. Назидательные рассказы о бесах-палачах плохо вписывались в эту картину.

Для части ученых клириков и на Западе, и на Руси образы загробных темниц и пыток были иносказанием — единственным способом донести до сознания человека суть загробного воздаяния, которое невозможно вообразить и описать словами; переводом неисповедимого опыта на язык «телесных обра

1 Американский историк Питер Браун показывает, насколько в поздней Античности и раннем Средневековье образ посмертного правосудия и формы церковного искупления грехов, созданные в романизированных частях Европы, отличаются от загробного мира в представлениях ирландских монахов. Эта разница связана в том числе с тем, что в романском мире власть Судии представлялась по модели всесильной императорской власти, а в кельтской Ирландии, с ее раздробленностью, никогда не было такого политического и юридического опыта. В ранних ирландских видениях почти не фигурирует сам Судия, ангелы не носят придворных одежд и не похожи на дворцовых чиновников, а демоны, предъявляющие душе обвинение, - на таможенников-мытарей. См.: Brown P. Vers la naissance du Purgatoire. Amnistie et penitence dans le christianisme occidental de l’Antiquite tardive au Haut Moyen Age //Annales. Histoire, Sciences Sociales. 1997. Nq 6.

18

зов» (или «неподобных подобий», как писал в V-VI вв. Псевдо-Дионисий Арео- пагит). Остальные (и таких было большинство), вероятно, воспринимали описания мук преисподней как «окно» в мир иной — буквальное отражение того, что творится на том свете и ожидает там души умерших1. Все средневековые тексты, говорящие о муках ада и демонах-палачах колеблются между этими полюсами: объективным «репортажем» и символическим иносказанием.

Массовое появление лемонов-мучителей в русской иконографии XVII в. не вызвало резкой отповеди ни клириков, ни светских авторов. Однако переводные тексты, в которых фигурировали инфернальные монстры, несколько раз подвергались критике. Так, знаменитый монах-богослов Максим Грек, комментируя популярный в Европе сборник «Луцидариус», переведенный с немецкого в XVI в., осудил фрагмент, в котором речь шла об адских драконах и червях2. Он утверждал, что Писание ничего не говорит о таких созданиях, не упомянув правда евангельские слова о грешниках в геенне, «идеже червь ихъ не оумирает» (Мк. 9:48). Точно так же поступили в 1627 г. московские цензоры Илья и Иван Наседка, обличавшие «Евангелие учительное» украинского книжника Кирилла Транквиллиона-Ставровецкого. Кирилл подробно, как это часто происходило в католических видениях мира иного, описывал грозных адских монстров. Московские критики жестко осудили его рассказ: «И все то сопротивно богословцеме пишете, глаголюше, яко ничтоже греш- никоме около себе видети, ниже червя грызушаго непрестанно»3. Упомянутый в Евангелии червь, если и существует, то остается невидимым, а страдания грешных душ никак не связаны с бесами.