Анатомия архитектуры. Семь книг о логике, форме и смысле

Человеку, считавшему, что плащ короля и грива коня слишком изогнуты и разработаны наперекор правилам, которые нам оставили античные скульпторы, Бернини ответил: «То, что вы считаете моим недостатком, есть высшее достижение моего резца, которым я победил трудность, сделав мрамор гибким, как воск, и этим смог в известной степени объединить скульптуру с живописью. А то, что античные художники этого не делали, быть может, происходило оттого, что у них не хватало духу сделать камни “такими покорными своей руке, как тесто”».

Жизнь кавалера Джованни Лоренцо Бернини, написанная его сыном Доменико Бернини (1713) // Мастера искусства об искусстве: в 7 т. Т. 3. М.: Искусство, 1967. С. 45.

Еще одна черта, отличающая эту эпоху и также хорошо видная именно в истории святой Терезы, это интерес к частному человеку. При всей масштабности свершений Терезы Авильской (а основательница многих обителей показала себя незаурядным и волевым организатором) ее опыт, запечатленный в книгах, – это не свершения героя. Свои труды, в том числе знаменитый трактат «Внутренний замок, или Обитель» (1577), она писала для рядовых христиан. Чтобы идти ее путем, не нужно быть выдающимся философом, как оставивший нам «Исповедь» Августин Блаженный; не требуется и приводящее к появлению стигматов (ран, повторяющих раны Спасителя) подвижничество святого Франциска Ассизского. Достаточно работать над собой, тренировать собственную душу, чтобы, переходя из комнаты в комнату, шаг за шагом приблизиться к центру мистической цитадели, где у каждого есть шанс на встречу с Христом. Какие бы герои ни представали в художественных произведениях барокко, в центре каждого полотна и каждого здания, светского или религиозного, оказывается он – частный человек, сколь угодно скромный, но уже не являющийся винтиком целостного механизма.

Рис. 7.3.23. Джованни Баттиста Пиранези. Площадь Святого Петра в Ватикане. 1775 г.[284]

Конечно, и Бернини, и его современники никак не изменяли идее «пра вильного искусства», созданного древними. По крайней мере, так им казалось. В самом деле, «Экстаз святой Терезы» формально следует античным традициям. Портик, если выпрямить балки и заделать разрывы в раскрепованных деталях, окажется полностью соответствующим витрувианским канонам. Крылатый ангел, держащий золотую стрелу, несомненно, подражает Купидону, озорному богу греков и римлян. Правда, античное наследие теперь уже нечто само собой разумеющееся, не требующее ни доказательств в праве на применение, ни сражения за его идеалы, поэтому пафоса борьбы за единственно верное в барочных творениях нет.