Анатомия любви

— Зачем тебе эти цветы? — просовывая букет сквозь прутья изгороди, спросил он, и Залевский улыбнулся:

— Это любимые цветы моей супруги.

Зайцев решил, что ненависть Антона к жене пойдет ему на пользу, можно будет обставить все так, что это Антон ее убил. Однако все пошло не по плану — Залевский украл своего сына из лагеря. Михаил услышал об этом краем уха в клинике и понял, что пора бежать. Залевский мог его выдать, нужно было срочно скрываться. Но он не успел.

Невзоров рассказал мне об этом, добавив, что теперь дело об убийстве в моей клинике будет закрыто, виновный задержан.

Я выдохнула с облегчением.

Мы сидели в моем кабинете, пили кофе и вдруг Матвей спросил:

— Послушай… а ведь мне не дает покоя то письмо, помнишь?

— Какое? — я отставила чашку на столик.

— Ну то, что пришло из московской клиники, про Инну Калмыкову? Может, его стоит отдать Невзорову?

— Это зачем еще?

— Вдруг она все-таки что-то еще от нас скрыла?

Я опустила взгляд в чашку, долго вглядывалась в желтовато-коричневый ободок, оставшийся на ее краях. В памяти всплыл разговор с Семеном, состоявшийся там, в лесу, где нашли сына Калмыковой — разговор о чужой вине и чужой ноше. И тут у меня все сошлось, как в последний момент складываются разрозненные кусочки мозаики, которые до того никак не подходили один к другому. Но ты делаешь какое-то движение рукой — и бац! — они вдруг ложатся именно так, как должны были.

— А с чего мы решили, что письмо было о Калмыковой? — спросила я, подняв глаза на мужа.

— Ну а о ком еще?

— Нет, погоди… там ведь даже половую принадлежность из текста не вычленишь! — я вскочила с дивана и кинулась к столу. — Да где же оно? — раскидывая бумаги, я искала тот самый листок и нашла. — Вот! Смотри — тут везде «доктор» — а это может быть кто угодно.

— И ты думаешь, что это…

— Я не хочу так думать, но, судя по словам Семена, так и есть. Автор этой анонимки — профессор Кайзельгауз, как ни прискорбно. Стиль ему знаком — наверняка не одного коллегу угробил в свое время такими письмами.

— Погоди, — нахмурился муж. — Семен тебе об этом сказал?

— Ой, Матвей, ну не об этом, конечно же! Он рассказал мне о том, как ему пришлось взять на себя вину за ошибку отца, и его по-тихому попросили из клиники, не став раздувать скандал. Отец сказал, что через пару месяцев — полгода, когда все уляжется, он возьмет его обратно, но Семен решил иначе, и профессор обозлился. Сам-то он уже давно нормально не оперировал, все сын, вот и… В общем, остался Борис Исаевич без рук в прямом смысле слова, вот и решил хоть так нагадить.

Я поморщилась, а Матвей, вздохнув, произнес:

— Н-да… ну и мерзавец все-таки наш проректор… Собственного сына так подставить…

— Когда у тебя ничего, кроме регалий, не осталось, приходится выкручиваться. К счастью, у Семена хватило духа противостоять. Из него отличный хирург получится — без отцовского давления.

Эпилог

Сына Инны Калмыковой врачам удалось спасти. Сама Инна взяла отпуск и по совету Иващенко уехала с мальчиком в санаторий, где работал психотерапевтом старинный приятель Ивана. Он и помог Инне немного прийти в себя и начать работать с постоянным чувством вины, преследовавшим ее всю жизнь.

Алина Калмыкова все-таки бросила медицинский институт и подала документы в академию художеств, пообещав матери, что ее закончит непременно. Она ушла из дома и стала жить в общежитии, подрабатывая официанткой в баре «Железный конь».

Семен Кайзельгауз прошел испытательный срок и получил постоянный контракт. В свободное время он по-прежнему гоняет на мотоцикле в компании своих байкеров. С Алиной они поддерживают дружеские отношения, она по-прежнему зовет его «воспитателем колонии для малолетних».

Антону Залевскому добавили срок за побег. За похищение ребенка он наказания не понес.

Михаила Зайцева осудили на пожизненное за несколько убийств, депутат Суриков был лишен неприкосновенности и тоже получил срок. Его жена Алана на суд приехать отказалась.

Профессор Кайзельгауз вынужден был отказаться от должности и уйти на пенсию, так как выяснилось, что он давно не может оперировать. С сыном он перестал общаться.

Аделина Драгун по-прежнему работает в клинике вместе с мужем Матвеем. Именно ему была предложена должность Кайзельгауза, но Мажаров отказался, выбрав работу и лекции на курсах повышения квалификации.

Аделина наконец заставила себя прочесть до конца личный дневник своей матери и обнаружила там в самом конце фразу «Моя дочь не моя копия. Моя дочь оказалась лучшим моим достижением в жизни. Если бы я ничего и не сделала в медицине, то всегда остается Аделина».

Это было то признание, к которому Аделина бессознательно стремилась все годы.