Анатомия Меланхолии

Если все это не является достаточным доказательством человеческой неудовлетворенности и несчастья, рассмотрите каждое положение в обществе и профессию порознь. Короли, князья, монархи и должностные лица кажутся самыми счастливыми, однако взгляните на их положение, и вы обнаружите, что они более всего обременены заботами, пребывают в постоянном страхе, борьбе, подозрениях, ревности[1779], что, как было сказано им о короне, если бы люди знали хотя бы о связанной с ней неудовлетворенностью, то даже не нагнулись бы, чтобы поднять ее[1780]. Quem mihi regem dabis (говорит Хризостом{1417}) non curis plenum? На кого ты можешь указать из королей, кто бы не ведал забот? «Не смотри на его корону, а лучше прими в соображение превратности его судьбы, обращай внимание не на прислуживающую ему многочисленную челядь, но на выпавшие на его долю бесчисленные испытания»[1781]. Nihil aliud potestas culminis, quam tempestas mentis, как вторит ему Григорий{1418}; с верховной властью неотъемлемо связаны душевные бури; у правителей, как у Суллы, пышные титулы, но и ужасающие муки{1419}, splendorem titulo, cruciatum animo, и это заставило Демосфена поклясться[1782], что si vel ad tribunal, vel ad interitum duceretur, что, если бы ему предоставили выбор — быть судьей или осужденным, он бы предпочел быть осужденным{1420}. Люди богатые находятся в таком же затруднительном положении: они прекрасно сознают свои страдания, stulti nesciunt, ipsi sentiunt, которых лишь глупцы не замечают, как я докажу в другом месте, и их богатство так же хрупко, как детские погремушки: оно появляется и исчезает, ведь благосостояние — вещь ненадежная; а тех, кого глупцы возносят, они столь же неожиданно низводят и оставляют в юдоли скорби. Если же мы взглянем на людей среднего положения, то они, подобно ослам, осуждены носить тяжкую ношу, а будь они вольны в себе и живи, как им вздумается, они бы изнуряли себя, разрушали свои тела и расточали имущество на роскошь и бесчинства, соперничество и зависть. Относительно бедняков и их недовольства жизнью я поговорю в другой раз[1783].

Что же касается отдельных профессий, то я смотрю на это, как и на все прочее, — ни одна из них не доставляет удовлетворения и не вызывает чувство надежности. Какой путь вы изберете, что решите? Избрать духовное звание — но в мирском мнении это занятие презренное; стать юристом — но это значит быть сутягой, лекарем — pudet lotii[1784]{1421} [но моча — это постыдно]; а может быть, поэтом, esurit, то есть голодным посмешищем; а может, музыкантом, актером, школьным учителем — жалким горемыкой; или землепашцем — трудолюбивым муравьем; а может, купцом — но его доходы так ненадежны; или ремесленником, то есть неотесанным мужланом, грубым малым; или хирургом, чья профессия вызывает тошноту; или торговцем, то есть плутом[1785]; портным, сиречь вором, лакеем, то есть рабом; солдатом, то есть попросту мясником; кузнецом, или металлических дел мастером, не отрывающим своего носа от котелка; или придворным, то бишь паразитом; одним словом, как тот, что никак не подберет себе в лесу дерево, чтобы повеситься на нем, так и я не могу указать на такое положение в жизни, которое приносило бы удовлетворение. И то же самое вы можете сказать о любом возрасте; дети живут в постоянном рабстве, под управлением тиранов-хозяев; люди молодые и более зрелых лет зависят от труда и тысяч повседневных мирских забот, предательства, лжи и мошенничества:

Incedit per ignes,
Suppositos cineri doloso[1786]

[…по огню ступая,

Что под золою обманно тлеет];