Плутарх, размышляющий в своей книге относительно того, что более печально — недуги телесные или душевные, придерживается мнения, что, «если вы рассмотрите все причины наших бед в сей жизни, вы обнаружите, что по большей части они ведут свое начало от упорной гневливости, этого неистового желания спорить или от такой, к примеру, злосчастной и неумеренной страсти, как алчность»[1822]
. «Не отсюда ли войны и раздоры среди вас?» — вопрошает Св. Иаков[1823]. А я прибавлю к этому ростовщичество, обман, насилие, симонию, притеснение, ложь, богохульство, лжесвидетельство и пр.; и разве источником всего этого не являются алчность, одержимость наживой, упорство в сохранении нажитого, своекорыстие в расходах? Поскольку они столь порочны, «несправедливы против Господа, своих соседей и самих себя»[1824], то все происходит из-за этого. «Ибо корень всех зол — сребролюбие; предавшись ему, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям» (1 Тим. 6, 10). Вот почему Гиппократ в своем послании к знатоку трав Кратеву дает ему добрый совет, чтобы он, если это только возможно, «вырвал с корнем и без остатка сорняки алчности, и тогда ты можешь быть уверен в том, что одновременно с телесными сумеешь быстро излечить и душевные недуги своих пациентов»[1825]. Ибо это, несомненно, пример, воплощение, олицетворение любой меланхолии, источник всех бед, неудовлетворенности, многих забот и несчастий; «неуемная и чудовищная жажда приобретательства, желание нажить или накопить деньги», как определяет Бонавентура[1826]; или как определяет алчность Августин — душевное безумие, а согласно Григорию — пытка, по Хризостому — это ненасытное пьянство, по Киприану — ослепление, speciosum supplicium [роскошное мучение], чума, сметающая с лица земли целые королевства, семьи, неизлечимая болезнь[1827]{1440}; согласно Бюде, это скверная привычка, «не поддающаяся никакому лекарству»[1828]; ни Эскулап, ни Плутос не в силах от нее исцелить: это непрерывная моровая язва, говорит Соломон, суета и тяжкий недуг{1441}, еще одна преисподняя. Некоторые, как мне известно, придерживаются мнения, что алчные люди счастливы и обладают житейской мудростью, что приобретение богатства доставляет больше удовольствия, нежели расточительство, и что никакое другое мирское наслаждение с ним не сравнится. Такая склонность наблюдалась уже и в старину: «От чего вы никогда не устаете? От добывания денег[1829]. А что для вас самое приятное? Приобретать». Как вы полагаете, что принуждает бедняка надрываться под столь непосильной ношей, трудиться всю свою жизнь, так скудно питаться, так изнурять себя, выносить столько бедствий, исполнять со столь безмерным терпением унизительные обязанности, вставать рано и ложиться поздно, если бы не ни с чем не сравнимое наслаждение получать и накапливать деньги? Что заставляет ни в чем не нуждающегося негоцианта, satis superque domi [у которого всего вдоволь и который вполне может обойтись этим дома], рыскать по белу свету, начиная от знойных широт и вплоть до самых холодных[1830], добровольно рисковать жизнью и сносить все тяготы недоедания и грубого обращения на грязном вонючем судне, если бы не удовольствие и надежда разжиться деньгами, умеряющими все остальное и смягчающим его неустанные усилия? Что принуждает их спускаться в земные недра на глубину в сотни саженей, подвергая свою жизнь опасности, претерпевая сырость и отвратительные запахи, хотя у них уже и без того всего достаточно, умей они только этим довольствоваться, и нет у них никаких причин так трудиться, кроме получаемого ими чрезвычайного наслаждения от самого богатства? На первый взгляд этот распространенный и сильный аргумент может показаться весьма правдоподобным; но пусть тот, кто так считает, поразмыслит об этом получше, и он вскоре заметит, что дело обстоит далеко не так, как он предполагает; что это, быть может, весьма приятно лишь на первых порах, как по большей части и бывает со всякой меланхолией. Ибо у таких людей, похоже, бывают некие lucida intervalla [светлые промежутки], когда к этому примешиваются приятные симптомы; однако вы должны принять во внимание мысль Хризостома: «Одно дело быть богатым и совсем другое — алчным»[1831]; ведь такие люди в большинстве своем глупые, одурманенные, безумные, жалкие бедняги, живущие для чего угодно, но только не для себя, sine arte fruendi [не имея никакого представления о радостях жизни], в постоянном рабстве, страхе, подозрениях, печалях и неудовлетворенности[1832]; plus aloes quam mellis habent [и горечи в их жизни куда больше, чем меда], и, уж конечно, «деньги скорее владеют ими, нежели они деньгами», как считает Киприан[1833]; mancipati pecuniis, они, словно ученики-подмастерья в подчинении у своего добра, считает Плиний[1834]; а по мнению Хризостома, servi devitiarum, рабы и рабочие лошади при своем имуществе; о всех них мы можем умозаключить, как Валерий судил о короле Кипра Птолемее{1442}: «По своему титулу он именовался королем острова, а в душе сознавал себя несчастным рабом денег»[1835]: