Анатомия Меланхолии

Удивительно наблюдать, сколько бедных, несчастных, жалких людей благородного происхождения, пользовавшихся некогда завидным достатком, а ныне едва прикрытых лохмотьями, оборванных, живущих под угрозой голодной смерти, изнывающих от томительного существования, душевной неудовлетворенности и телесных недугов, можно встретить чуть не на каждой тропинке и улице; теперь они просят подаяние, и все из-за неумеренного сластолюбия, азартных игр, необузданных удовольствий и беспорядочной жизни. Обычный финал всех чувственных эпикурейцев и скотоподобных расточителей, одурманенных и безрассудно увлекаемых своими бесчисленными удовольствиями и сластолюбием. Наряду с Кебетом («Таблица»), Св. Амвросием (вторая книга об Авеле и Каине) и другими также и Лукиан в своем трактате de Mercede conductis [о нанимаемых за вознаграждение] дал превосходное изображение поведения таких людей в своей картине Богатства, которое он представил обитающим на вершине высокой горы; к нему устремляется множество жаждущих им обладать; при первом своем появлении в этом обетованном месте они развлечены наслаждениями и праздным времяпрепровождением и пользуются всеми теми благами, которыми можно было услаждаться, пока у них не кончились деньги, но, как только средства истощились, их тотчас с презрением вытолкали через черный выход и оставили там на Позор, Сожаления и Отчаяние. И тот, у кого еще недавно было столько прислужников, прихлебателей и последователей, молодых и жаждущих, кто бывал столь пышно разодет и так разборчив в еде, кого привечали с наивозможным радушием и почтительностью, ныне предстал неожиданно лишенным всего, бледным, нагим, старым, больным и всеми оставленным, проклинающим свою участь и готовым наложить на себя руки; теперь его общество состояло из одного лишь Раскаяния, Печали, Горя, Насмешек, Нищеты и Презрения; отныне они были его неразлучными спутниками до конца его дней[1859]. Подобно расточительному наследнику[1860]{1452}, услаждавшемуся поначалу прекрасной музыкой, веселым обществом и утонченными красавицами и пришедшему в итоге к печальной расплате, и все те, кто устремляется к подобным суетным усладам, приходят к такому же финалу. Tristes voluptatum exitus, et quisquis voluptatum suarum reminisci volet, intelliget[1861] [Удовольствия неизбежно завершаются горестным финалом, и в этом может убедиться каждый, кто пожелает вспомнить свои собственные удовольствия]; и конец их так же горек, как желчь и полынь; их следствие — душевные муки и даже безумие. Обычные подводные скалы, к которым устремляются и разбиваются о них такие люди, — это карты, игральные кости, соколиная охота и травля со сворой гончих (insanum venandi studium [безумная страсть к охоте], как некто называет ее), таковы insanae substructiones, безумные основы их существования, главные развлечения, забавы и пр., когда к ним прибегают несвоевременно, предаются им неблагоразумно и не считаясь со своими материальными возможностями. Некоторые люди поглощены сооружением безумных фантастических построек — галерей, аркад, террас, оранжерей, разбивкой парков и садов, рытьем ручьев и прудов, насаждением рощ и тому подобных услаждающих мест и inutiles domos [бесполезных сооружений], как называет их Ксенофонт[1862]; ведь сколь бы ни были они восхитительны сами по себе и привлекательны для любого зрителя как украшение и сколь бы ни подобали некоторым знатным людям, для других они совершенно бесполезны, а для самих владельцев — сущее разорение. Форест приводит в своих «Наблюдениях»{1453} в качестве примера одного человека, истратившего на осуществление такого рода проекта, от которого ему не было потом решительно никакого прока, все свое состояние, а сам вследствие этого впал в меланхолию. Другие же, я говорю, разоряются вследствие безумного увлечения соколиной охотой и псовой травлей[1863]; это, конечно, прекрасная забава, вполне приличествующая какому-нибудь вельможе, но уж никак не любому человеку низкого происхождения и положения в обществе, и, в то время как они не прочь содержать собственных сокольничьих, псарню и конюшню, все их достояние, говорит Салмут{1454}, «разбегается вместе с их гончими и улетучивается вместе с их соколами»[1864]. Они так долго преследуют зверей, пока в конце концов и сами не доходят до животного состояния, осуждает их Агриппа[1865]; уподобляясь Актеону[1866], которого загрызли до смерти собственные псы, эти охотники пожирают самих себя и растрачивают доставшееся им отцовское наследство на эти праздные и бесполезные забавы, оставляя тем временем в небрежении более необходимые занятия, лишь бы следовать своим склонностям. Безумными сверх всякой меры бывают также подчас и наши вельможи, наслаждающиеся и бредящие этими забавами, «когда они изгоняют бедных землепашцев с их возделанных участков[1867], — как возмущается Сарисбюриенсис (Polycrat., lib. I, cap. 4 [Поликрат, кн. I, гл. 4])[1868], — разрушают дома фермеров и сметают целые города, дабы высвободить место для парков и рощ, доводят людей до голодной смерти, чтобы кормить на этом месте скот, и в то же время наказывают человека, осмеливающегося воспрепятствовать их забаве, куда более сурово, нежели обычного головореза или известного злодея»[1869]. Но знатных людей еще можно в каких-то отношениях извинить, что же до людей сортом пониже, то у них нет никаких отговорок, на основании которых их нельзя было бы признать безумцами. Флорентинец Поджо{1455} рассказывает по этому поводу забавную историю, в которой осуждается глупость и сумасбродные занятия такого рода особ. В доме одного лекаря из Милана, повествует он, лечившего психически больных, был колодец с водой, в котором он окунал своих пациентов, одних по колено, других — по пояс, а третьих — по самый подбородок, pro modo insaniae, в зависимости от тяжести их заболевания. Один из них, лечение которого было вполне успешным, стоя как-то в дверях и увидя кавалера, проезжавшего мимо с соколом, ловко восседающим на его кулаке, и в сопровождении бежавшего за лошадью спаниеля, осведомился у него, для какой цели служат все эти приготовления, и услышал в ответ — для того чтобы убивать пернатую дичь; пациент пожелал тогда узнать еще, сколько могли бы стоить его собственные домашние птицы, которых он убил в течение года, и услышал в ответ, что примерно пять или десять крон, но он не удовольствовался этим и стал доведываться, во что обходятся этому человеку его собаки, лошадь и соколы, и услышал в ответ — четыреста крон, и тогда пациент велел ему убираться, если только ему дороги его жизнь и благополучие, «потому что если вернется наш господин и обнаружит тебя здесь, он поместит тебя в колодец по самый подбородок», — вот таким образом осуждаются безумие и глупость тщеславных людей, расходующих себя на подобные праздные забавы, пренебрегая своими обязанностями и необходимыми занятиями. В своем жизнеописании Джовьо[1870] чрезвычайно неодобрительно отзывается о Льве Десятом из-за его неумеренной страсти к соколиной и псовой охоте[1871], доходишей до такой степени, рассказывает он, что тот иногда целыми неделями и месяцами кряду жил близ Остии, оставляя в небрежении просителей и неподписанными буллы и прошения в угоду своему пристрастию и ценой немалых потерь для многих частных лиц. «И если он случайно наталкивался во время этой своей забавы на какое-нибудь препятствие или его охота была не столь удачной, он испытывал такое нетерпение, что весьма часто, бывало, осыпал бранью и оскорбительными ядовитыми насмешками многих достойных людей, и при этом у него был такой недовольный вид, он был так сердит и раздражен, так горевал и досадовал, что даже невозможно этому поверить»[1872]. Однако, с другой стороны, если охота удалась и он был доволен, тогда с incredibili munificentia, невероятной щедростью и тароватостью он вознаграждал всех соучастников своей охоты и, будучи в таком состоянии духа, никогда ни в чем не отказывал любому просителю. Сказать по правде, такой нрав весьма обычен среди всякого рода азартных игроков, как замечает Галатео{1456}; если они выигрывают, то среди смертных не сыскать людей более общительных и веселых, но уж если проигрывают, пусть даже сущий пустяк — каких-нибудь две-три партии за один присест, или если ставка при игре в карты всего-то два пенса, они все равно становятся такими раздражительными и вспыльчивыми, что разговаривать с ними просто невозможно; они то и дело впадают в неистовство, божба, проклятья и неподобающие выражения делают их речь по временам мало отличающейся от речей безумца[1873]. Вообще же, что касается игроков и самой игры, если это принимает чрезмерный характер, то независимо от того, выигрывают ли они в данное время или проигрывают, их выигрыши отнюдь не являются, как считает мудрый Сенека, munera fortunae, sed insidiae, дарами фортуны, но скорее ее кознями, приводящими обычно к катастрофе — нищенству[1874]; Ut pestis vitam, sic adimit alea pecuniam[1875], точно так же, как чума уносит жизнь, так азартные игры лишают имущества, а посему omnes nudi, inopes et egeni[1876]{1457} [все игроки нагие, без пенни за душой и постоянно в нужде];