Анатомия Меланхолии

Мучения и безысходность горя донимают несчастного до такой степени, что все в жизни ему не в радость, это и вынуждает его наложить на себя руки, дабы освободиться от нынешних своих нестерпимых мук. «Так что иные, — говорит Фракасторо[2706], — делают это в состоянии неистовства, но по большей части насилие над собой совершают вследствие отчаяния, печали, страха, а также из душевной боли и томления, ибо они обречены на жизнь мучительную и жалкую. Ночь не приносит им ни отдыха, ни сна, а если им удается забыться дремотой, то их преследуют устрашающие видения». Но даже и днем их пугают ужасные предметы и подозрения, страх, печаль, неудовлетворенность, заботы, стыд, и муки раздирают их на части, подобно целому табуну диких лошадей, так что они даже ни на час, ни на минуту не могут найти себе покоя и против своей воли находятся в постоянном напряжении, все время думая об этом; они не в силах отвлечься, это гнетет их души днем и ночью, они испытывают непрерывную муку и сами себе в тягость, как это было с Иовом, не могут ни есть, ни пить, ни спать. «От всякой пищи отвращалась душа их, и они приближались ко вратам смерти» (Пс. 107, 18), «окованные скорбью и железом»[2707], вместе с Иовом они проклинали свою звезду «и день, когда они родились[2708], и жаждали смерти»[2709], ибо как считают Пинеда и большинство истолкователей, меланхолия Иова граничила даже с отчаянием и самим безумием[2710]; они не раз ропщут против мира сего, друзей, свойственников, всего человечества и даже в горчайшую минуту своего горя против самого Господа, vivere nolunt, mori nesciunt[2711], и жить не хотят, и умереть не могут. И посреди этих жалких, отвратительных, докучливых дней, не находя ни утешения, ни средства в этой несчастной жизни, они ищут в конце концов облегчения от всего в смерти[2712]. Omnia appetunt bonum{1975}, ведь все живые существа стремятся к лучшему и надеются на благой для себя исход, sub specie, или по крайней мере видимость его, vel quia mori pulchrum putant (говорит Гиппократ[2713]) vel quia putant inde se majoribus malis liberari [либо потому, что считают наилучшим исходом смерть, либо потому, что думают таким способом освободиться от еще больших бед], избавиться от всего по своей воле. Хотя очень часто, подобно Эзоповым рыбкам, они, прыгнув со сковородки, попадают прямо в огонь, однако при этом все же надеются найти таким способом облегчение своей участи, а посему, говорит Феликс Платер[2714],«после многих томительных дней они в конце концов спешат поскорее отмучиться и накладывают на себя руки — топятся, вешаются или кончают с собой каким-либо иным устрашающим способом»; каждый день можно наблюдать среди нас подобные плачевные примеры, alius ante fores se laqueo suspendit (как отмечает Сенека), alius se praecipitavit a tecto, ne dominum stomachantem audiret, alius ne reduceretur a fuga ferrum redegit in viscera [один вешается у собственных дверей, другой бросается с крыши, чтобы избежать хозяйского гнева, а третий, чтобы не подвергнуться возвращению из изгнания, вонзает кинжал в сердце]; причин тому не счесть — His amor exitio est, furor his [Тех губит любовь, а этих — гнев] — любовь, горе, гнев, безумие и стыд. Это распространенное несчастье, фатальный финал такой болезни[2715], они приговорены к насильственной смерти жюри врачей, своей предрасположенностью к неистовству, стремительно увлекаемые своей тиранической волей, усугубленной их горестями, а посему таким людям ничего иного уже не остается, тем более если их небесный Врачеватель одним только своим милосердным участьем и благостью не предотвращает этого (ибо никакое человеческое убеждение или искусство не в силах здесь помочь), как стать собственными мясниками и казнить самих себя. Цикута <болиголов> Сократа, кинжал Лукреции, петля Тимона еще и по сю пору должны быть под рукой; нож Катона имеч Нерона оставлены подле них, как и многие другие роковые орудия, которые завещаны потомкам и будут использоваться такими несчастными душами, доколе свет стоит, настолько нестерпима, невыносима, горестна и неистова их боль, столь она невыразима и продолжительна[2716]. Как заметил Кардано, один день таких страданий равен сотне лет: это carnificina hominum [убийца людей], angor animi, как удачно выразился Аретей, душевная чума, судорога и конвульсия души, ад в миниатюре, и если существует на земле ад, то его следует искать в сердце меланхолика.

Мученье с адом можно лишь сравнить,
Но где слова сыскать, чтоб муки изъяснить?{1976}