Анатомия преступления: Что могут рассказать насекомые, отпечатки пальцев и ДНК

После осмотра места преступления Майк изучает фотографии, полицейские отчеты, показания очевидцев, данные аутопсии, фотографии и всякую полезную информацию, какую может получить. На этой стадии важно не знать, кого подозревает полиция, чтобы на психологический портрет не повлияли версии следователей. Чем меньше субъективности и предвзятости, тем лучше.

А дальше идет умственный процесс. «Я сижу у пустого экрана и начинаю разрабатывать гипотезу, чтобы составить профиль. Иду на прогулку и прокручиваю детали в голове. Если есть коллеги, которым доверяю, обмениваюсь с ними идеями. Нужно все взвесить. Уверены ли мы, что это мужчина? Ведь сейчас все больше женщин-убийц… Надо понять, что можно включить в профиль, а что нельзя… Если речь идет об изнасиловании, подозреваемым может быть человек от 10 до 60 лет. Хотя скорее всего, он старше, чем тинейджер, который занимается сексом в первый раз. Изначально строится самая приблизительная концепция. Если использовался презерватив, думаешь: "Почему?" Может, у человека есть криминальные знания, криминальный опыт, и он не хочет оставлять улики?.. Я выстраиваю модель и все время проверяю ее, спрашивая себя: "Из чего это видно?" Можно отрабатывать гипотезу часами, а потом что-то говорит: "Нет". И гипотеза отбрасывается. Иногда ошибки полицейских и психологов связаны с тем, что они выдвигают версию и упрямо за нее держатся. А надо уметь отказаться от нее. Если факты не подтверждают догадку, надо отбросить ее и перейти к плану B. А если и это не сработает, то к плану C и так далее, вплоть до плана Z». Для определения психологического портрета надо учитывать такие вещи, как пол, возраст, расовую принадлежность, профессию, статус взаимоотношений, тип транспортного средства, хобби, преступные наклонности, отношения с женщинами и с жертвой, выбор жертвы, социальный класс, образование, поведение после преступления, поведение на допросе и т. д.

Изучив всю информацию о преступлении, некоторые психологи задают себе некоторые стандартные вопросы. Скажем, Дэвид Кантер спрашивает себя: какие детали преступления указывают на ум, знания и навыки преступника? Действует ли он спонтанно или методично? Как он взаимодействовал с жертвой и можно ли на этом основании предположить, как он взаимодействует с другими людьми? Создается ли впечатление, что совершать такое преступление ему не впервой или что место преступление ему знакомо?

Задача состоит не в том, чтобы указать на конкретного человека (как пытался действовать психолог с Колином Стэггом), а в том, чтобы написать отчет, который сузит круг подозреваемых. Скажем, в деле «Йоркширского Потрошителя» у следствия было 268 000 известных по именам подозреваемых, и в результате пришлось нанести 27 000 домашних визитов. Майк Берри говорит: «В случае с убийством на сексуальной почве у нас есть около 30 миллионов мужчин. И даже если убрать самых старых и самых молодых, останется около 20 миллионов…» Поэтому любые подсказки психолога, способные сократить это число, бесценны для полиции. Майк замечает: «У многих людей сложилось превратное представление о профилировании. Они считают, что психолог скажет: "Ищите рыжеволосого левшу ростом 1 м 67 см, который болеет за футбольный клуб "Манчестер-Сити". Хотя многие стали понимать, что эти методы – лишь средства сродни ДНК-профилированию и аутопсии. Именно подручные средства, а не один из главных источников информации. И такое отношение, по-моему, правильно». Возможны ли внешние эффекты, как было у Джеймса Брассела и Кларисы Старлинг? «Хорошо бы, но вообще это тяжелая работа. Ведь случаются совершенно жуткие преступления. Конечно, когда я только начинал психологическое профилирование, то ощущал вину всякий раз, когда не давал полиции подсказок, помогающих быстро найти преступника. Но постепенно понял, что можно говорить лишь о вероятности. А собирать данные и ловить преступника уже будет полиция. Сейчас многие следователи контактируют с полицейским колледжем в Брэмсхилле напрямую. Полиция стала более автономной и чаще задействует собственных сотрудников. И на публике психологи редко выступают с подобными вещами».

Конечно, судебные психологи помогают не только охотиться за убийцами. Как правило, приходится работать с пациентами и преступниками в учреждениях, делать работу для уголовных и гражданских судов. По словам Майка Берри, он, как и его коллеги, за год составляет около 100 отчетов. Примерно 5 % из них оспариваются, и нужно идти в суд и отстаивать свою точку зрения. Таким образом, за год он появляется в суде раз пять. Вне суда судебные психологи много работают с преступниками в изоляторах и психиатрических больницах, иногда пытаясь подготовить их к жизни на свободе, а иногда и выбить из них информацию, полезную для раскрытия уголовных дел (как получилось у Дженни Катлер с Джоном Даффи). Майк говорит: «Я работаю и с преступниками, и с жертвами. Все это непросто. Надо понять, осмыслить, что произошло… иногда не удается докопаться до истины месяцы, а то и годы».